Читать книгу "Последний Кот в сапогах.Повесть о дружбе и спасении в блокадном городе - Ольга Владимировна Батлер"

этого их уже невозможно остановить.* * *

Дядя Георгий ремонтировал корабли на своей верфи. Он делился пайком с племянниками. Когда у него сильно распухли от голода ноги и он больше не мог ходить, за ним приехали товарищи с работы, увезли на санках на завод. Там он и умер, работая. А вскоре умер Сергей Иванович. Манана пеленала его, и он был похож на сморщенного гномика с шоколадкой на животе.

Чтобы сохранить пайку и подкормить Майю, Манана не сообщала о смерти внука. Она зашила Сергея Ивановича в темно-бордовое плюшевое покрывало и положила между оконными рамами. В прежние времена там хранились на холодке продукты — кура, мясо, молоко.

Сергей Иванович легко поместился в этом пространстве, и взгляд Мананы даже привык к свертку, который прежде был ее баловником Серго. Майка тоже часто посматривала на братика — может, зашевелится? Она втайне надеялась, что он не умер, просто заснул летаргическим сном. Рассказывали, что такое иногда случается из-за голода.

Манана считала себя сильной. Но после смерти Сергея Ивановича ее душа отказалась воспринимать этот страшный мир и захотела вернуться в те времена, когда была счастлива. И бабушка Манана зачудила.

— Идите сюда, супра гавшалот[14].

Она устраивала праздники для своей когда-то большой и шумной семьи, подавала воображаемые грузинские блюда, смеялась вместе с родными и пела песни.

— О, Таня, заходи, дорогой! Кто там мальчик с тобой в красных сапогах?

— Какой мальчик? — не понимала Таня, но на всякий случай оборачивалась. В коридоре был только Рыжик.

— Бебо, ты что такое говоришь? — ужасалась Майка. — Это же кот!

Манана хитро улыбалась, грозя пальцем.

— Мальчик! — упрямо отвечала она. — Да-да, он.

И приглашала Рыжика:

— Чичи бичи[15], заходи, гостем будешь. Айда все к столу, пир горой!

Манана звала всю свою семью по именам и разговаривала с Серго, Георгием и другим сыном, словно они сейчас находились в комнате.

— Бебо, ну какой стол? Какой еще пир горой? — горестно спрашивала Майка. Она не хотела верить, что бабушка сошла с ума.

— Чэмо окро[16]! — улыбалась в ответ Манана. И, прикрыв глаза, пела что-то нежное.

— Чэмо цицинатела, дапринав нела-нела…

— Что она поет? — спрашивала подругу Таня.

— Это про светлячка. Она Сережу так спать укладывала. Мой светлячок, тихо-тихо летишь… Куда ты… Побудь со мной, далекий огонек… — шепотом переводила Майка, глотая слезы.

А Манана, на мгновение осознав свое горе, вдруг горестно вскрикивала и протягивала к внучке руки, прижимала Майкину голову к своей груди, баюкала ее, как маленькую.

— Ты один у меня тепер!

Потом и Майя заболела. Лежа в полутемной комнате, она попросила Таню посветить на фотографию на стене. Свет от самодельной коптилки вырвал из сумрака лица молодой семьи: маму с совсем маленьким толстеньким Сергеем Ивановичем, Майю и папу.

— А Сережа их почти не помнил, он по ним не скучал… Если они приедут, передашь им это письмо, ладно?

Она достала из-под подушки сложенный пополам листок.

— Май, да ты что! Ты не падай духом, пожалуйста.

Таня испугалась, что Майка умрет, и, как умела, принялась утешать подругу.

— Помнишь, я рассказывала о трех волшебных вещах? Вот прямо сейчас подумай о чем-нибудь хорошем.

— Не получается, — прошептала Майя. — Такая я невезучая.

В ее словах был укор. Неужели не понятно, что не осталось в запасе ни одной, даже маленькой, радости? Все у нее отобрали.

Таня ушла к себе и вскоре вернулась, пряча что-то за спиной. Она подошла к Майкиной постели, выдернула руку из-за спины. На ее пальцы была надета полинялая куколка «би-ба-бо»[17] в красном кафтане и колпаке.

— Я Петрушка баловной, познакомьтесь-ка со мной!

Петрушка прибыл не один. Рядом с ним возник старый приятель Мишутка, не менее облезлый и тоже очень любимый. Крутя головой, он радостно запрыгал на другой Таниной руке.

— А я медведь! Пою, пляшу, большими лапами машу…

У Майи в глазах появился интерес, она потянулась к Мишутке, и вскоре он заговорил ее голосом:

— Петр Иваныч, а давай играть!

— Давай, Михайло Иваныч.

— Посчитаемся! Эни. Бени. Рики. Таки. Турба… Урба… Синти-бряки…

Наверное, талант и был ее главной радостью, которую никто не мог отнять.

Заводские товарищи дяди Георгия вывезли Майю из Ленинграда, когда отправляли своих детей за линию фронта. Она умерла уже на Большой земле[18] от дистрофии. Ее родители тоже не вернулись, они так и пропали в ссылке.

Письмо осталось у Тани. В нем Майя рассказывала, как умерли Серго и дядя Георгий, как сошла с ума бабушка.

«Бебо от себя отбирала последнее, чтобы меня покормить.

Очень жалко ее. Дорогие мамочка и папочка, я пишу вам во время моей болезни. Мне кажется, я скоро умру. Вы мне в последнее время снитесь и даже представляетесь, будто сидите прямо на моей кровати. Простите, я не хотела вас огорчать. Я сама сейчас плачу. Даже весны не дождалась, но ничего не поделаешь».

А Майина бабушка просто ушла в солнечный луч. Манана лежала на полу, по ее седой косе ползали вши. В единственное, не закрытое фанерой окно пыталось заглянуть солнце. Мутное, обклеенное бумагой стекло едва пропускало свет. Но один луч упал на умирающую. Лицо Мананы сразу помолодело и прояснилось, как будто ее душа увидела в этом золотистом столбике выход в чудесный мир и с радостью полетела туда.

— Да, Петенька, это здесь происходило… Соседи, которые сейчас живут? Нет, они ничего не знают, я им не рассказываю. Им хорошо в этих стенах. Зачем людей расстраивать? Но дом все помнит. Конечно, мы и паркет новый положили, и