Читать книгу "Смерть чистого разума - Алексей Королев"

ли, «больше нечего делать»!

– Я уже говорила, что это сделала я, а если уж на то пошло, то эту, как вы выразились, «ищейку» должны были вызвать вы или доктор. Ну а коли почему-то не вызвали…

– Вот ведь напасть с вами… А все потому, что вы не лечиться сюда приехали-с, нет-с. Что угодно, только не лечиться. Только даром время Антонина Васильевича тратили.

– Я попрошу вас, Николай Иванович, держать себя в рамках приличий, хотя бы когда вы с Еленой Сергеевной разговариваете.

– Чем же я вашу уважаемую супругу обидел, Борис Георгиевич? Правдой-с? Да только я так воспитан, что правдой никого и никогда обидеть нельзя. Вы ведь сюда на Корвина посмотреть приехали. А больной сказались, чтобы место получить. А теперь Льва Корнильевича повидали… повидали…

– Будет вам, Николай Иванович. Вы ещё тут расплачьтесь на глазах у изумлённой публики.

– Я, Глеб Григорьевич, плакать не буду. Но и делать вид, что ничего не случилось, тоже не приучен. Мыслимо ли – полицию сюда, в пансион!

– Ну, что бы там ни было, да только во всяком случае, это не ваше дело.

– Нет, позвольте-с, Борис Георгиевич, как не моё? Именно что моё. Раз уж Антонина Васильевича здесь нет, то мне придётся взять на себя, так сказать, генеральное руководство.

– Руководство чэм? Пансионом? Можэт, вы и лечить нас будете?

– Лечить я вас, разумеется, не буду, Александр Иванович, но и разбежаться не дам-с. Пока всё не прояснится.

– Что за вздор вы несёте, милейший?

– А если даже и вздор, то все равно ничего у вас, к сожалению, не выйдет, господин Лавров. Вы, простите великодушно за любопытство, куда свои паспорты деть изволили? Правильно, доктору отдали, для сохранности. А он их в сейфе держит. А ключ от сейфа – при себе. Господин Маркевич, кажется, один не отдал, не успел.

– Слющайте…

– И слушать ничего не желаю. Вот, например, куда вы, Александр Иванович, прямо с утра сегодня ходили? Ещё мадемуазель не проснулась, а я вас уже на дороге видал, да на обратной.

– Я ходил на почту. Я жду перевода, нужда в дэнгах.

– Пускай на почту, а всё равно ни свет ни заря…

– Это в любом случае не ваше дело.

– Теперь здесь всё моё дело. Паспорты ваши – тоже.

– Борис, мне сейчас будет дурно.

– Ну и что с того, Николай Иванович? Для чего нам здесь паспорты? Их тут и вовсе никто не имеет и чужими не интересуется. Смешно-с. А в Россию мы пока что не собираемся.

– Так когда соберётесь, придётся сюда за ним возвращаться, да в глаза Антонину Васильевичу смотреть.

– Кстати, а где Маркевич?

– Он ещё спит, я полагаю. Я проснулся под утро, у него ещё свет в комнате горел. Читал, вероятно, всю ночь.

– Ну да, от Ротонды как раз его окно прекрасно видно. Вы ведь там ночевали, Николай Иванович? Вскрыли печать полицейскую?

– А если там, Александр Иванович, то вам-то что за дело? Ну и ночевал. Нет, не в Ротонде, под навесом. Холодно, а всё лучше, как по мне. Всё равно не уснул. Страшно мне было в доме. И… и ещё я подумал, что если Лёвушка вернётся, то ему будет приятно, что кто-то его встречает. Луиза Фёдоровна, вы-то куда?

* * *

У каждого человека есть право на небольшие слабости. Были такие слабости и у Георгия Аркадьевича Таланова. С самого детства, с долгих отцовских охот он приучил себя никогда не полагаться на счастливый случай, на внезапное наитие, на лихую, с наскока атаку. Всякое место предполагаемой схватки, будь то лабаз на овсах, кабинет генерал Мезенцова или салон баронессы Икскуль фон Гильденбанд, что на Кирочной, любил Таланов изучить заранее, осмотреться, освоиться. Толк от этого когда бывал, а когда нет, но привычка эта укоренилась и вылилась к тому же в странную манию заглядывать снаружи в окна того дома, в котором Таланову предстояло почему бы то ни было побывать. Однажды это стоило ему сватовства, но унять в себе эту страсть Таланов не мог, как ни старался. Вот и сейчас, прижавшись гороховой своей спиной к неожиданно тёплому камню высокого фундамента «Эрмитажа», всю перебранку в гостиной слышал он от первого до последнего слова.

* * *

– …я, простите великодушно, не расслышал вашего имени.

– Таланов, Таланов. Георгий Аркадьевич.

– На вакациях изволите находиться?

– В отставке, – радостно сообщил Таланов. – Вчистую в отставке.

– И давно?

– А вот с Фоминой. Ровно двадцать пять лет-с беспорочной службы.

– По военной части служили?

– Какое там, – он даже рукой махнул. – Почти всю жизнь в почтово-телеграфном ведомстве. Чинов, врать не буду, не выслужил, всего лишь коллежский советник. Да вот тётка преставилась, царствия ей небесного. Кое-что перепало, решил пожить-с, да и подлечиться заодно. Говорят, в Швейцарии лучшие остеопаты в мире, – и Георгий Аркадьевич правым указательным пальцем ловко погладил понизу свои пышные короткие усы.

«Выправка у него, разумеется, военная. Но он мог, например, кончить корпус, мог и послужить в полку. “Почти всю жизнь”. А если это и не так, то он наверняка может соврать мне, если я спрошу. Мне везде мерещатся жандармы. Надо поговорить с Антонином о дозировке».

(Николай Иванович после утренней перепалки пребывал в расстроенных чувствах, даже кофе не помогал. Компанию ему на террасе составили только Фишер, да неизменный Шубин, который и за завтраком и после оного был крайне насуплен и даже без сигары. От кофе, впрочем, не отказался и, пересекая с чашкой в руке террасу, первым заметил господина средних лет, мявшегося около калитки и страшно обрадовавшегося и тому, что Скляров пригласил его войти, и чашке кофе. Некоторую напряжённость, царившую вокруг, незнакомец, казалось, вовсе не замечал и ответом на вопрос о докторе – «В Эгль уехал по делам», Николай Иванович скосил взгляд на Фишера с Шубиным, те не шелохнулись – совершенно удовлетворился).

– Какой чудесный пансион! Как жаль, что я не знал о нем в России. Непременно поселился бы здесь. Воздух-то, воздух какой. А один вид чего стоит. Знали бы вы, куда меня занесло в этом Вер л’Эглиз! Окна выходят на дорогу, вечно стоит пыль от крестьянских телег, гор вроде как и вообще нет, а на завтрак дают печёное яйцо. Как будто из Льгова и не уезжал. Нет, что хотите, надо было останавливаться у вас.

– Доктор бы вас не взял, – сухо сказал Скляров. – У него всего девять коек и все расписаны с прошлой осени. Кроме того, он не остеопат.

– Не верит в исцеление без мышьяка и касторки? –