Читать книгу "Северо-Запад - Зэди Смит"

Это всегда было твоей бедой». И Софи, конечно, по сути, твердила ему именно об этом. У некоторых дней было такое гнетущее тематическое единство. Может быть, сейчас разойдутся облака в небесах, появится огромная карикатурная рука, которая укажет на него, зазвучит властный громоподобный голос: ТОМ МЕРСЕР. ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ЛУЗЕР. Но ему уже было указано – и тоже этим утром! – что такой подход – всего лишь разновидность ловушки: «Том, дорогой, это нарциссизм чистой воды, считать, что весь мир против тебя». Он слушал голос матери по телефону и дивился тому, как она спокойна, добра и удовлетворена, ставя этот диагноз его личности. Спасибо господу за такую мать! Она не принимала его всерьез, она смеялась, когда он пытался шутить, даже если не понимала шутки, а не понимала она почти всегда. Они были сельские жители, его родители, и в возрасте дедушек-бабушек, потому что для обоих это был второй брак. Они не понимали его жизнь, не присылали ему электронные письма, никогда не слышали об Университете Сассекса, пока он туда не поступил, не знали, что такое «сосед снизу» или «ночной автобус», не понимали смысла «неоплачиваемой преддипломной практики» («Да съезди ты туда и предложи им несколько идей, Том, покажи, чего ты стоишь. По крайней мере, Чарли выслушает. Господи боже, мы с ним семь лет работали вместе!») или таких клубов, где оставляют одежду – и все остальное – при входе. Они, насколько он мог судить, не жили двойной жизнью. Если отец приходил от Тома в бешенство и считал его поведение необъяснимым, то мать была мягче, по крайней мере, допускала вероятность, что он и в самом деле страдает своего рода апатией двадцать первого века, что не позволяет ему воспользоваться счастливыми преимуществами, данными ему при рождении. Но всему есть пределы. Никто не должен делать вид, что Брикстон – место, подходящее для жизни. «Но, Том, если тебе там невмоготу, то дом двадцать на Барсфилд пустует, по меньшей мере до июля. Не понимаю, чем тебя не устраивает Мэйфер. И тебе нужно где-то парковать машину, не опасаясь, что ее сожгут дотла во время каких-нибудь беспорядков». – «Это было двадцать лет назад!» – «Том, я отсылаю тебя к эзоповой притче: леопард, пятна». – «Это не притча!» – «Откровенно говоря, не понимаю, почему ты вообще туда не переехал». Потому что иногда человеку хочется иметь иллюзию, что он сам управляет своей жизнью исходя из собственных ресурсов. Этого он ей не сказал. Он заметил: «Мама, твоя мудрость превыше всякого ума»[31]. На что она ответила: «Не остроумничай. И не устраивай из жизни черт знает что!» Но он устраивал черт знает что. С этой девицей. Все это было одно ужасное черт знает что.

– Разумную цену, – повторил Том и прикоснулся к виску, словно посторонние мысли нарушили нейронные связи и, постучав себя по голове, он надеялся их восстановить.

– Потому что ты говоришь о неприемлемых деньгах, – сказал Феликс и начал убирать табак, бумагу и телефон.

Тому казалось, что делает он это так, чтобы передать ему свое полное разочарование – не только из-за несостоявшейся сделки, но и в самом Томе.

– Но ты ведь не можешь серьезно просить, чтобы я отдал ее тебе меньше чем за шесть сотен!

Посредине предложения Том услышал странную, неуместную мольбу в собственном голосе.

– Четыре сотни будет ближе к истине, братишка. Мои ребята ее отбуксируют. Щедрая цена! За металлолом больше не дадут. Тебе столько, наверно, пришлось бы платить за буксировку на свалку.

Безаппеляционность, с какой это было сказано, вызвала на лице Тома улыбку.

– Ты серьезно? Брось. Давай серьезно.

Феликс сохранял непроницаемый вид. Том, продолжая улыбаться, подпер ладонью подбородок и «задумался», как в карикатуре на кого-то «задумавшегося».

– Пять сотен? И разойдемся. Я просто не могу ниже опустить. Это тебе все-таки не что-нибудь, а МГ!

– Четыре с полтиной. Выше этого – ни цента.

Телефон снова зазвонил. Том напустил на себя нерешительность: он напоминал Феликсу актеров, которые без толку топчутся за сценой после утреннего представления в ожидании вечернего. Не совсем чтобы еще в образе, но и не освободившись от него полностью.

– Губительница на первой линии. Нелегко с тобой, Феликс. Я смотрю, мимо Феликса и муха не пролетит.

Феликс извлек из кармана смятые банкноты, принялся пересчитывать и укладывать их в аккуратную стопку.

Значит, мастерская дала тебе напрокат МГ.

Нет, старина, я ее купил.

Купил. Вероятно, дела у тебя идут неплохо.

Ну не так чтобы очень. Копил. Сам все переберу, чтобы сделать Грейс подарок чтобы сделать себе подарок.

Но ты знаешь, зачем это купил, да? Знаешь? Ты сам не знаешь, так? Хочешь знать? Я поделюсь с тобой мудростью, чувак, приготовься. Ты думаешь, что знаешь зачем, но ты не знаешь…

Феликс слышал это так же четко, как и любой настоящий разговор с отцом: он, казалось, существовал в том же плане реальности. Может быть, это просто напоминало поезд, который ты разглядел очень рано, далеко-далеко на путях. Попозже ребята должны отбуксировать машину в мастерскую в Колдвелле, на площадку для местных жителей. Для этого им придется попросить у его отца парковочный талон. Немного спустя отец позвонит. От этой перспективы меркла радость, которая должна сопровождать покупку. Чем дальше Феликс оказывался на Риджент-стрит, тем хуже становилось.

Феликс, слушай: невозможно купить женщину. Невозможно купить ее любовь. Так она от тебя просто уйдет. Любовь от тебя, так или иначе, уйдет, так что ты вполне можешь не заморачиваться с машинами и бриллиантами. Серьезно.

Феликс прошел мимо открытки-валентинки, изображающей ангелочка со стрелой в руке. Кто будет рад ему? Большой палец метался по экрану, прокручивая контакты, вверх-вниз по разным номерам сестер и братьев, но соединение с любым из них грозило головной болью, что останавливало. В конечном счете он вернул телефон в карман. Тиа держит свою ребятню под каблуком, и ее одиночество и скука легко переходят в зависть, даже когда речь идет о вещах, совершенно ей безразличных, например о машинах. Руби будет интересовать только, какая ей польза будет от машины – когда она сможет ее брать, куда сможет на ней ездить. Она жила в свободной комнате у своей сестры-близняшки, не имела ничего и никого и глубоко себя жалела. Она всегда ждала благотворительности и в то же время хотела иметь все самое-самое. Почему ты купил эту развалину? Близнецы испытывали ужас перед вещами, побывавшими в чьем-то пользовании. Как и Грейс. Он не скажет ей и слова о машине, пока та не будет выглядеть