Читать книгу "Сценарий счастья - Эрик Сигал"

Я осветил фонариком постель. Она была аккуратно застелена светлой простыней, в ногах лежало сложенное одеяло. Каких-то три месяца назад мы были здесь вместе, любили друг друга, а теперь я один. И такое впечатление, будто Сильвии здесь вообще никогда не было. Я подошел к шкафу, который когда-то умельцы соорудили для нас на скорую руку. Открыл ящики с правой стороны. Моя одежда лежала точно там, где я ее оставил. Открыл другую сторону. Ее вещи тоже были на месте. Не было только запаха, смеха, голоса, самого человека.

Неужели я смогу здесь спать?

Ответ был ясен: только если очень постараться.

За время моего отсутствия отношения между некоторыми членами группы переменились. Было такое впечатление, что наш австралийский друг присоединился к нам, преследуя такие же грандиозные цели, как размер его башмаков. Он почти сразу же стал требовать выделить одиннадцатое бунгало для него и Дениз. («Какого черта! — возмущался он. — Пропадает же жилье! Никто из них не вернется».)

На что Франсуа отвечал: «Когда меня в этом убедят, я подумаю о том, чтобы предоставить этот домик кому-то еще».

Когда Даг Мейтланд-младший приехал, его разместили вместе с беднягой Жилем. Самое мягкое определение для этой ситуации — столкновение цивилизаций. В моменты страсти они с Дениз словно нарочно выбирали самое неподходящее время, чтобы попросить Жиля удалиться. Или, как выражался Даг, «пойти поискать какую-нибудь редкую птичку».

Я сразу вызвался въехать в свое старое жилище, но Франсуа был как кремень.

— Это ничему его не научит, этого австралийца. Но если тебе так не терпится выручить Жиля, было бы великодушно с твоей стороны пригласить его к себе в одиннадцатый.

— Конечно, — ответил я. — Не хотел бы я доставлять удовольствие этому неандертальцу.

В результате победу праздновали обе стороны. Что, как доверительно сообщил мне Франсуа, есть один из секретов умелого руководства.

Естественно, шкаф надо было убрать, чтобы поставить на его место кровать для Жиля. Это позволило Франсуа употребить вещи Сильвии на пользу дела. То есть раздать тем, кто в них нуждался.

Мне не потребовалось много времени, чтобы вновь войти в нашу рутину. Больные были другие, а хвори — те же самые. И по-прежнему было очень много бессмысленных страданий.

У нас продолжали гибнуть больные, которых в обычных обстоятельствах мы вылечили бы без промедления и отправили домой, где они прожили бы еще много-много лет.

Однажды вечером, перед тем как мы сели ужинать, Франсуа отвел меня в сторонку и заметил:

— Между прочим, Мэт, завтра вторник.

— Рад это слышать. Тем более что сегодня понедельник. Я бы удивился, если бы было иначе.

— Прекрати, Мэтью, ты же знаешь, что мы с Морисом делаем по вторникам.

— Да, это точно. — Я вдруг вспомнил. — День катаракты, да?

— Вот именно. И я хотел бы видеть тебя в операционной.

— С каких это пор вам требуется помощь в деле, которым вы занимались уже, наверное, тысячу раз?

— Вот с каких, — ответил он и выставил вперед руки. Я увидел, как у него распухли костяшки пальцев. То ли это появилось у него недавно, то ли я раньше просто не замечал. Зрелище было весьма красноречивое.

— А в чем проблема? — спросил я, оставляя за ним право не выкладывать всего, если он не хочет.

— Смелей, Мэтью, ставь свой диагноз. Похоже на ревматоидный артрит, так ведь? Он и есть.

— Черт, жалость какая!

Не расстраивайся. У меня было время свыкнуться с этим. К счастью, мне по душе преподавание, и я жду не дождусь, когда вновь увижу огни Парижа. А тем временем и здесь подоспело решение проблемы.

— То есть?

Он посмотрел на меня в упор и улыбнулся.

— Я говорю о тебе, мой дорогой. С завтрашнего дня начинаю готовить из тебя смену. Будешь вместо меня оперировать катаракту.

— Дагу это не понравится, — заметил я.

— А мне не нравится сам Даг, так что мы квиты. Это несложная операция, и в традициях нашей организации привлекать к ее проведению нехирургов. Только к одной офтальмологической процедуре. Не волнуйся, тебя не заставят пересаживать хрусталик или делать еще что-нибудь подобное.

Я не знал, что и сказать. Помимо всего прочего, я понимал, насколько нелегким было это решение для такого человека, как Франсуа.

— Мэтью, ты что так погрустнел? — с укором спросил он.

— Знаю, ты удивишься, но ты мне симпатичен.

— Спасибо, только не вздумай кому-нибудь еще об этом говорить, я не хочу испортить себе имидж.

— Черт, да как же мы без тебя будем управляться? — сказал я.

— Думаю, прекрасно управитесь. Из тебя получится первоклассный руководитель.

В тот вечер я вернулся в свое бунгало, обуреваемый противоречивыми мыслями. Еще вчера я жалел себя. Сегодня у меня появилась более существенная тема для раздумий: я стал жалеть Франсуа.

«Катаракта является самой распространенной причиной слепоты и требует самого пристального внимания со стороны медиков… Ее широкое распространение в развивающихся странах, по-видимому, связано с высоким уровнем солнечной радиации…»

Мне не спалось. Я добрел до опустевшей столовой, подогрел себе кружку вчерашнего омерзительного кофе и принялся читать материал по моей новой хирургической специальности.

В таких местах, как Эритрея, это заболевание распространено по меньшей мере в двадцать раз чаще, чем в Европе или Америке. Вот почему любая группа медиков, выезжающая в эту глушь, непременно имеет в своем составе если не дипломированного хирурга-офтальмолога, то хотя бы специалиста, способного оперировать катаракту.

На другой день к Франсуа вернулся его былой сарказм. От вчерашней жалости к себе не осталось и следа. Уверен, он понимал, что я отныне смотрю на него другими глазами. Не просто как на врача, а как на руководителя. И только начав мысленно представлять себя в этой роли, я стал понимать, насколько это действительно трудная и сложная миссия.

Что касается операции, то он оказался прав. Вся процедура заняла от силы тридцать минут и проводилась под местной анестезией. Надрезы производились бесхитростно, хотя и аккуратно. Ассистируя Франсуа, я начал понимать, почему он решил подыскать себе замену, и за это еще больше его зауважал.

В следующий вторник я уже собственноручно вернул зрение пятерым больным. Это был один из самых волнующих моментов в моей жизни. Какой-то старик впервые увидел своих внуков. Женщина смогла посмотреть на своего взрослого сына, которого в последний раз видела еще мальчиком. Подумать только, ведь Франсуа переживал это каждую неделю! Я не мог отделаться от мысли, насколько теперь ему будет не хватать этих операций.