Читать книгу "Портрет художника в старости - Джозеф Хеллер"

— Какую канву? Какой костяк?

— Я так и знал, что ты спросишь. Структурный костяк, понимаешь? Смотри, вот моя задумка — роман, построенный как анатомический плакат, как топография человеческого тела, улавливаешь? Каждая глава соответствует какому-нибудь органу, части человеческого тела…

— Мужского или женского?

— Пожалуйста, не перебивай, сам собьюсь. Конечно, мужского, но, возможно, с комедийными выходами на женское. Эротико-комический элемент не помешает. А уж действие само по себе будет раскручиваться… Примерно то же самое, что Джойс сделал в «Улиссе» с Дублином. Только у него город, а у меня человеческое тело. В основном экстерьер, улавливаешь?

— Ты что, шутишь?

— Напрасно стараешься, не смешно. Я не шучу.

— Насколько я припоминаю, Джойс не старался охватить весь Дублин. Он взял часть города, где живут его герои, вот и все.

— Ты не прав, но об этом в другой раз. Итак, я выстраиваю композицию по форме человеческого тела. Сверху донизу, с головы до пят. На последних страницах — нога, спотыкающаяся о порог, намек на продырявленную пятку Ахилла. Это в том случае, если я настроюсь на несчастливый конец. Если же захочу закончить на оптимистической ноте, указать на возможность спасения биологического человека и человеческой цивилизации, нога перешагнет порог. Ну как? Я использую человеческое тело, как Джойс использовал «Одиссею». Это будет композиционный костяк.

— Ты с ума сошел.

— Нисколько. С чего ты взял?

— Впрочем, нет, не сошел. Это у тебя хроническое. Джойс сам талдычил, что в основе его книжицы лежит «Одиссея». Иначе никто не догадался бы об этом. Надо же было придать своему авангардистскому «эпосу» этакую снобистскую многозначность. И оправдать темные главы, которые никто не читал и читать не будет.

— Где ты понабрался подобных идей? — сухо спросил Порху.

— У тебя, дорогой, у тебя. Я лишь повторил почти слово в слово то, что ты писал в какой-то рецензии несколько лет назад. Забыл?

— Да-да, что-то было. Не думал, что ты помнишь.

— Какая хоть тема у тебя будет? Какое содержание?

— Я знал, что ты это спросишь. Ни темы, ни сюжета у меня пока нет. Но это все вторично. А содержание моего романа, как и в джойсовском «Улиссе», — это сам роман.

— Роман как действующее лицо романа — прелестно! Ну, а люди, герои?

— Потом придумаю. Это нетрудно.

— Насколько я помню, «Улисс» порядочно населен. Сам Леопольд Блум, его сыночек, умерший младенцем, папочка-самоубийца, дочка-шлюха — если вообще существует такое понятие, женушка, которую в тот день сзади ублажает Буян Бойлан, и она три раза доходит. Вообще клубнички — хоть отбавляй. Ничего этого у Гомера нет. И, конечно, Стивен Дедал, который выветрился из нашей памяти, — с ним тоже что-то происходит. А у тебя кто?

— Чего ты цепляешься?

— То и цепляюсь, что ты пришел за советом.

— Да я тебе десяток мертвых младенцев наделаю, вместе с папочками-самоубийцами. Могу даже породнить их с джойсовскими, конечно, в историко-литературном плане. Это мне раз плюнуть.

— Хорошо, наделаешь, породишь. А пока?

— Пока? Пока думаю.

— Пока ты думаешь, я тебе вот что скажу. Не знаю, как ты примешь. В конце года я ухожу.

Блин, подумал Порху.

— Как, и ты тоже? Пол, что происходит? Рак, Паркинсон, сердце?

— Ничего подобного, — ответил Пол. — По чести сказать — меня уходят. Ты не единственный, кто состарился.

— Как они узнали, что ты состарился?

— Заглянули в выплатную ведомость. Я порядочно в этом кресле просидел. Они произвели несколько простых арифметических действий и увидели, что на мое место можно нанять полсотни свежеиспеченных университетских гавриков.

— Да, но твой опыт… разве им не нужен твой опыт?

— Кому он нужен, мой опыт? Во всяком случае, не тем, которые наверху. Для них я просто винтик… Кто же еще уходит? Ты сказал: «И ты тоже?»

— А-а, — простонал Порху. — Мой шведский издатель запродал свое дело крупной компании. Теперь его потихонечку вытесняют, хотя он в этом не признается. Отправили на пенсию по возрасту моего датского редактора. В Голландии у меня прекрасный редактор; так вот, его из центральной фирмы перевели в филиал, полагаю, против его желания. Все они — хорошие и близкие мне люди. Умер граф Бомпьяни, и я не знаю, кто в Италии займется моими делами. Во Франции меня считают лучшим автором-американцем, пишущим европейские романы. Я не очень понимаю, что они под этим подразумевают, но книги таких авторов расходятся плоховато. Вряд ли меня будут издавать себе в убыток. И еще: перемерли почти все мои доктора, а где найти новых и хороших — ума не приложу.

— Да, Джин, новая генерация грядет, а старая в гроб сойдет… Но не так уж все плохо. Я вполне доволен своей пенсией, у меня большие планы. За мной сохраняют редактуру книг по договорам, заключенным с моим участием. Потом, ты знаешь, бывают рукописи, которые никто не хочет брать. Такие — тоже мне. К чему я это говорю? Пошевели мозгами, шевельни пальцем, пришли мне что-нибудь дельное в ближайшие пару-тройку месяцев, и я постараюсь пробить контракт. Таким образом мы с тобой до смерти вместе проработаем.

— Ты ведь не хочешь взять «В печенках сидит».

— У тебя же голая идея. Давай больше.

— Больше у меня нет.

— Напиши. О печенках напиши или еще о чем-нибудь, к чему тебя тянет. Накатай пару глав страниц на сорок-пятьдесят и план, которые можно представить на редсовет, а потом отразить в договоре.

— О'кей, есть такой план. Пожалуй, получше печенок. Чего-чего, а идей у меня хватает.

— Даже чересчур. Ты куда лучше писал, когда у тебя вообще идей не было.

— Послушай сюжет, — сказал Порху. — Тут тебе все: битвы, секс, семейные ссоры, счастливый конец. И помолчи, пока я не кончу. По-моему, тебе должно понравиться.

— Уже понравилось.

— Давным-давно, в незапамятные времена, жил один красивый и наивный молодой человек, назовем его условно царевичем. Идет он однажды, думает о чем-то своем и вдруг встречает трех женщин. Не молодых, не старых, как бы вообще безвозрастных, но очень привлекательных и живых, живее, чем в жизни. Чувствует он, что женщины эти какие-то особые, однако в чем их особенность — не знает. Они подзывают его и просят оказать им услугу. Хотят, чтобы он рассудил, какая из них самая прекрасная.

— Блин! — вырвалось у Пола.

— Что ты сказал?

— Нет, ничего.

— Мне показалось…

— Тебе показалось.

— Хорошо, слушай дальше.

— Я это уже слышал раньше. Его зовут Парис, и он из Трои.

— Угадал, Парис. Но ты не знаешь, как я собираюсь повернуть эту историю. Это будет как бы «Илиада», переписанная с точки зрения троянцев. У меня Парис не виноват в войне, улавливаешь? Тут и заключается самое главное. Не он ищет женщину — три богини нашли его. Взгляд изнутри поможет сделать всю историю более проникновенной, мелодраматичной, подходящей для кино или телевизионного сериала. «Мыльная опера вместо произведения высокой литературы?» — возразишь ты. Но разве плохо снова быть на виду? Нет, дорогой, я не шучу и не грежу. Послушай, что будет дальше. «Выбери меня, — шепчет Порху одна богиня, — и я сделаю тебя самым могущественным человеком». Это Гера.