Читать книгу "Открытие. Новейшие достижения в иммунотерапии для борьбы с новообразованиями и другими серьезными заболеваниями - Чарльз Грабер"

Статья Статмена, вышедшая в самом престижном рецензируемом журнале Nature, стала настоящей бомбой20. В ней подразумевалось, что небольшая, но стойкая отрасль иммунотерапии рака – это тупик. Верные сторонники отрасли – Олд и другие – считали, что в статье ошибка, и экспериментальные результаты основаны на неверных исходных предположениях – исследователи называют подобное явление «мусор на входе, мусор на выходе». Но в то время никто не знал, где же ошибка. С точки зрения мнения ученого сообщества – и финансирования исследований, – статья Статмена стала, по выражению British Journal of Cancer, «убийственной» для иммунотерапии рака.

У мышей, которых чаще всего используют в эксперименте, отсутствует не только шерсть, но и вилочковая железа, отвечающая за выработку Т-лимфоцитов.

Шрайбер не пытался опровергнуть неправильное понимание особенностей голых мышей или какие-либо другие скрытые недостатки эксперимента Статмена21. Он даже не знал об этих опытах. Он просто проверял весьма интересный вопрос, который Олд так мило задал ему22. Проверка началась с двух популяций нормальных мышей «дикого типа». Половине из них ввели антитела Шрайбера, которые блокировали цитокин «найти и уничтожить», запускающий адаптивную иммунную реакцию. Других мышей оставили в покое и ничего не делали с их иммунитетом. Затем обеим популяциям мышей ввели лекарство, которое вызвало в их клетках мутации и рост опухолей23.

– У животных с подавленным иммунитетом опухоли появились быстрее и в большем количестве, чем у нормальных животных, – говорит Шрайбер. – Это было очень интересно.

Эксперимент получился хорошим, и настало время поделиться результатами. Тогда он искренне считал, что все будет настолько просто.

* * *

Каждую неделю заведующие лабораториями университета собирались в конференц-зале, чтобы сообщить друг другу о своих экспериментах и исследованиях. Шрайбер был взволнован. У него были новые и интересные данные, и он ожидал множества вопросов. Чего он не ожидал, так это отповедей. «В опухолях нет сигналов об опасности», – сказал один из заведующих. «Раковые клетки слишком похожи на нормальные, чтобы их можно было распознать как «не свои», – добавил другой, – так что они не замечаются иммунитетом».

Ученые – тоже люди. И у них есть «своя» вера, которую они готовы защищать даже вопреки эмпирическим данным.

Шрайбер ушам не верил. У него есть данные. Данные – это данные, основа любой науки. Но его коллеги игнорировали данные, больше того, они с таким негодованием относились к возможным следствиям, словно их это задевало лично. Короче говоря, Шрайберу показалось, что они говорят с ним так, будто он излагает им религиозные догмы, а не эмпирическую науку. И, что самое удивительное, он хорошо знал этих людей. Они отличные ученые, его коллеги, многие – даже его друзья. Если уж его узкий круг общения, задумался Шрайбер, реагирует подобным образом, то что скажут во внешнем мире?

– Тогда я впервые это понял, – вспоминает Шрайбер. – Я понял, что мы влезли во что-то, э-э-э… что-то другое, связанное с раком.

Ученые – тоже люди, у них есть своя вера, которую они готовы защищать. А это иногда приводит к неумышленной, даже неосознанной предвзятости, своеобразной интеллектуальной слепоте. Иными словами, это может сделать даже ученых борцами с наукой. Шрайбер отправил статью в ведущие академические журналы, в которых описал свое открытие. У него были хорошие, надежные данные, которые говорили, что блокирование этого цитокина у мышей делает их более уязвимыми к раку.

– Ответы меня очень удивили, – говорит Шрайбер. – Мне говорили что-то вроде «О, вы хотите сказать, что нашли иммунный надзор за раком. Вы что, не знаете, что иммунного надзора за раком не существует?»

Шрайбер и Олд увидели нечто новое – данные экспериментов убедительно доказывали, что иммунная система «видит» опухоли. Но ученые с мировыми именами только отмахивались, говоря: «Все же знают, что это не так».

На самом деле Боб не хотел ничего «сказать» – он просто представлял данные, занимался наукой.

– Это происходило снова и снова, – сказал Боб. – А я все повторял: «Но посмотрите на данные. Данные настолько очевидны!»24

Боб Шрайбер – исключительно выдержанный, даже мягкий человек. Но это, признался он, «постепенно вывело меня из себя».

– Мы собрали великолепные данные, а люди отмахивались от науки, заявляя: «Я не верю, что иммунная система видит опухоли».

Шрайбер сделал из этого вывод, что ученые, занимавшиеся биологией рака, настолько твердо уверены, что иммунология – пустая трата времени, что практически не интересовались собственно устройством опухолей. Шрайбер и Олд посмотрели и увидели что-то новое, но никто не хотел принимать их данные, потому что они противоречили их предрассудкам.

Наконец они поняли, что единственный путь вперед – это снести невежество огромной волной информации: больше экспериментов, больше мышей и намного, намного больше данных, таких больших, красивых и чистых, что «даже самый критичный рецензент вынужден будет принять статьи».

На это ушло три года. Данные были большими и красивыми. Но даже тогда они не сработали. Большие научные журналы (Шрайбер слишком вежлив, чтобы назвать их) все равно отказывались даже прикасаться к их статьям.

Он уже не удивлялся интеллектуальным фейерверкам, хотя, конечно, до сих пор содрогается, вспоминая некоторые разговоры на повышенных тонах на научных конференциях.

– Дошло до того, что люди специально начали искать конфликта, – смеется он. Его хорошие работы превратились во что-то вроде циркового представления, но, по крайней мере, их не игнорировали. – И, как мне кажется, это даже привлекло к данным больше внимания.

Но вместо того чтобы и дальше повторять эксперименты, которые все-таки добьют общественное мнение и «выиграют» спор, Шрайбер и Олд пошли дальше. За время трехлетнего цунами экспериментов появились и другие интересные наблюдения насчет рака и иммунной системы.

У мышей с подавленным иммунитетом опухоли развивались быстро и в большом количестве, но опухолевые клетки были слабыми и простыми. Когда эти опухоли пересаживали мышам с нормальным иммунитетом, их иммунная система быстро распознавала и убивала эти опухоли.

Единственный путь вперед – снести невежество огромной волной информации.

Противоположный процесс происходил, когда «нормальные» опухоли, которые вырастали у нормальных мышей, пересаживали мышам без иммунной системы. В этом случае опухоли разрастались как сорняки и очень быстро убивали мышей.

– И вот тогда, – говорит Шрайбер, – нас осенило.

Иммунный надзор T-лимфоцитов находит и убивает большинство мутировавших клеток задолго до того, как они начинают перерастать в то, что мы можем назвать раком. После этого тщательного патрулирования остаются только раковые клетки с полезными мутациями, которые помогают им выживать и расти. Сравнив опухоли из двух популяций мышей, Шрайбер обнаружил, что опухоли у мышей без иммунной системы простые, очевидные и беззащитные – слабые антилопы-гну, которые, оказавшись на территории без хищников, смогли размножиться и кое-как сбиться в стадо. Но вот у мышей с действующей иммунной системой Шрайбер и Олд увидели, по сути, более сильное стадо – сильный, стойкий рак. Казалось, словно эволюционное давление действует подобно редактору, подчеркивая красным лишь самые очевидные или беззащитные раковые клетки и гарантируя выживание лишь самым элегантным, сильным и хитрым клеткам-убийцам.