Читать книгу "Непобедимое солнце. Книга 2 - Виктор Пелевин"

– Ты помнишь, когда мы жили в Эмесе, я любил запрягать четверку собак в игрушечную колесницу. И катался так по нашему парку. Я воображал, что управляю четверкой на гонках в Риме.

– Помню, – улыбнулась мать. – Ты был таким хорошеньким мальчуганом. А потом одна из собак тебя укусила. Но при чем здесь Иерокл?

– Он ездит на колеснице, – сказал я. – И тоже на четверке. Для меня это как мостик в детство… Не знаю, поймешь ли ты.

И я сделал серьезное лицо, изо всех сил сдерживая подступающий к горлу смех. Мать задумалась, и на ее лице проступило напряжение.

– Нет, – сказала она наконец, – не понимаю. Во всяком случае, до конца.

– И хорошо, – ответил я. – Люди, которые понимают принцепса до конца, долго не живут.

– Ты мог бы и сам ездить по цирку на колеснице, – сказала мать. – Если это для тебя так важно.

– И кончить как Коммод? Моя собственная бабка Меса заплатит тогда гвардейцам, чтобы меня убили. Может быть, она уже заплатила.

Мать побледнела. Было видно, как с нее слетает хмель – вернее, как она пытается пробиться сквозь него к своему трезвому образу, попутно соображая, не сболтнула ли она лишнего. Мне стало ее жалко.

– Не обращай внимания, – сказал я, – я шучу. Скажи лучше, меня вы тоже зачали в этих масках?

– Без маски я только… – мать запнулась, хихикнула и опять приложила унизанную перстнями ладошку к губам – то ли закрывая себе ротик, то ли показывая жестом то, что стеснялась доверить словам. – Но от этого не зачинают.

– А все остальное время…

– Да, сынок. Выходит, именно так ты и был зачат… Может быть, так же зачали и твоего брата Александра, это надо спросить у моей сестры. А насчет прочих… В целом Каракалла предпочитал сношения с солдатами, так что опроси ветеранов, много ли среди них лун.

Она захохотала, страшно довольная своей шуткой.

– Где эти маски сейчас?

Мать развела руками.

– Не знаю. Наверно, потерялись на Востоке, когда Каракаллу убили. Или, может быть, их привезли в Рим с его вещами. Не думаю, что они представляют для кого-то большую ценность.

Я дал приказ разыскать все вещи, оставшиеся от отца. Маски нашлись через два дня. Оказалось, они действительно в Риме – и хранятся среди золотой утвари из-за того, что сделаны из дорогого сплава.

Мне принесли небольшой ящик из полированного дерева, закрытый на золотой крючок. Дождавшись, пока все выйдут, я открыл его.

Солнце и Луна.

Мать ошиблась, назвав маски грубыми – они и правда были безыскусны, но выглядели изящно. Их простота была благородной. Женщины, живущие в роскоши и разврате, не всегда чувствуют такие вещи.

Но самое поразительное, что маска Солнца почти повторяла по форме маску Гелиоса, которую я надел во время своего поединка с быком на мраморной лестнице. Даже тесемки были там же… Впрочем, все маски Солнца будут похожи на Солнце и друг на друга.

Я померил ее, и она словно прилипла к моему лицу. Мне не хотелось ее снимать. Я взял маску в Элагабалум и ночью танцевал в ней перед Камнем.

У меня был только один вопрос – как найти ту, на чье лицо можно будет надеть вторую маску?

«Тебе не надо искать, – отозвался Камень, – она должна найти тебя сама…»

– Как?

«Пусть она выберет свою судьбу… И твою тоже».

Другого ответа я не получил.

Я долго размышлял. Было непонятно, кто должен этот выбор сделать: маска или та, на кого ее следовало надеть.

Наконец я придумал, как поступить.

В одном из залов дворца я устроил пир, куда были приглашены знатные молодые красавицы Рима. Подавали павлиньи мозги (ложечка угощения на розовых лепестках – острили, что девушки особенно любят это блюдо, поскольку у павлинов еще меньше мозгов, чем у них, и опасность растолстеть невелика), редкую рыбу, суп из крыльев бабочек, сладкое вино с благовониями – все, как любит наш изнеженный век.

На постаментах вдоль стен были разложены драгоценные вещи самого разного вида и свойства. Соседство подбирали так, чтобы между предметами по возможности не было ничего общего: рядом с золотым кувшином стояла статуэтка богини, за ней – изукрашенное камнями блюдо, следом – царское седло и так далее. Среди этих предметов была и маска Луны.

Я рано ушел с пира, чтобы гости чувствовали себя свободнее. Они могли любоваться драгоценностями и брать их в руки – за порядком смотрело множество слуг. Рядом с маской я поставил своего доверенного слугу иудея Савла – его задачей было следить, кто подойдет к маске и коснется ее.

Наконец гости разъехались и я призвал Савла к себе.

– Многие ли подошли к маске?

– Нет, господин, – ответил Савл. – Рядом с другими сокровищами маска выглядела скромно. За все время после того, как ты ушел, только одна особа приблизилась к ней. Но зато она взяла маску в руки, а потом даже надела на себя – и прошла так по залу… Потом, конечно, она вернула маску на место. Подобного за ней не осмелился повторить никто.

От волнения мое сердце сжалось. Я выбрал для Камня богиню Уранию. Сейчас я узнаю, кого Камень выбрал для меня.

– Кто она?

– Аквилия, господин.

– Аквилия? Какая Аквилия?

– Весталка.

Я знал Аквилию. Она была молодой, красивой, веселой и немного странной. Во всяком случае, для весталки. Она мне нравилась – но не настолько, конечно, чтобы я решился оскорбить Рим и нарушить древний обычай.

У нее были блестящие смелые глаза, нежное округлое личико и маленький орлиный нос, который делал ее особенно прелестной.

Я помнил, что в разговоре с ней однажды пошутил – и назвал ее последней девственницей Рима. Она, однако, отнеслась к моим словам серьезно.

– Ты оскорбляешь моих подруг, господин, – ответила она, глядя на меня исподлобья. – Мы шестеро, поддерживающие огонь – все чисты, как это платье.

И она провела ладонью по своей груди под белой робой. Но движение руки было медленным и чувственным, словно бы она намекала на что-то, полностью противоположное словам.

Белую ленту на ее волосах, какую носят все весталки, покрывал дорогой жемчуг редчайшего отлива – жемчужина к жемчужине.

Эти девственницы очень богаты – у любой из них можно взять в долг на небольшую войну, шутил мой дед. Они охотно дают деньги в рост. Но вот замуж они не выходят – если они согрешат, их зарывают в землю живьем.

«Пусть она сама выберет свою судьбу… И твою тоже».

Было понятно, почему Камень сказал именно так.

Выбрав свою судьбу, Аквилия выбрала и мою.

Рим давно уже глядел на меня косо. Понтифики не могли простить мне унижения своих дряхлых богов. Сенаторы исходили ядом, когда их собирали смотреть мой танец – они не понимали его смысла.