Читать книгу "Сила - Наоми Алдерман"

Всего шесть фотографий, но их хватило. Тунде попал в мировые новости. “АВАДИ-АТИФ ТРЕНИРУЕТ СЕКРЕТНЫЕ ВОЙСКА” – с таким заголовком материал вышел в “Рейтер”. Другие горланили: “ПАЦАНЫ ВЕРНУЛИСЬ”. Или: “СМОТРИТЕ, КТО ПРИ ШОКЕРЕ”. В редакциях и в эфирах утренних телепрограмм тревожно дискутировали о том, что означают эти новые формы вооружений. Они сработают? Они победят? Тунде не удалось сфотографировать самого короля Авади-Атифа, но отмахнуться от вывода, что тот сотрудничает с Вооруженными силами Молдовы, никак не удавалось. Во многих странах ситуация уже стабилизировалась, однако эта новость вновь раскачала лодку. Быть может, мужчины возвращаются – они вооружены и защищены.

Бунты в Дели длились неделями.

Сначала забурлило под шоссейными мостами, где в палатках из одеял и хижинах из картона и скотча жила беднота. Сюда мужчины приходили, когда охота попользоваться женщиной, наплевав на законы и лицензии, а потом выбросить без общественного порицания. Сила передавалась здесь из руки в руку уже три года. И здесь многочисленные смертоносные женские руки обрели имя – Кали, извечная. Кали, что разрушает, дабы вызвать к жизни новую поросль. Кали, опьяненная кровью убитых. Кали, что двумя пальцами гасит звезды. Ужас – имя ее, смерть – ее вдох и выдох. Мир давно ждал ее прибытия. Женщинам под шоссейными мостами Дели не составило труда слегка уточнить картину.

Власти прислали военных. Женщины Дели изобрели новый трюк. Можно заряжать электричеством воду, которой плещешь в солдат. Женщины погружали руки в струи и стреляли смертью из пальцев, точно Богиня, что шагает по земле. Власти отрубили подачу воды в трущобные районы в самый разгар лета, когда улицы воняют гнилью, а беременные собаки, вывалив язык, бродят в поисках тени. Мировые СМИ показывали в эфире, как нищие выпрашивают воду, умоляют поделиться хоть капелькой. А на третий день небеса разверзлись, разразились неурочной грозой, лихорадочной и основательной, как жесткая щетка, и гроза смыла уличную вонь, собралась на улицах лужицами и лужищами. Солдаты возвращались – и стояли в воде или касались мокрых перил, или их транспорт ронял в воду какой-нибудь проводок, и когда женщины поджигали дороги, люди весьма внезапно принимались умирать, падали с пеной на губах, точно их шибанула Кали собственной персоной.

В храмах Кали не протолкнуться от верующих. Некоторые солдаты перешли на сторону бунтовщиц. И Тунде со своими камерами и пресс-картой Си-эн-эн тоже здесь.

В гостинице, где иностранных журналистов битком, Тунде узнают в лицо. Кое-кого из репортеров он уже встречал в других городах, где наконец торжествовала справедливость, – впрочем, говорить так считается дурным тоном. На Западе официальная версия гласит, что у нас “кризис”, со всеми подразумеваемыми эпитетами: поразительный, прискорбный, временный. Команда из “Альгемайне цайтунг” окликает Тунде по имени, поздравляет – слегка завистливо – с тем, что раскопал, с этими шестью фотографиями вооруженных формирований Авади-Атифа. Тунде встречает здесь крупных тузов с Си-эн-эн, редакторов и продюсеров, и даже команду из нигерийской “Дейли таймс” – эти спрашивают, куда он подевался, как это они его прохлопали. У Тунде теперь свой ютуб-канал, он постит видео со всего мира. В начале каждого ролика – его лицо. Это же он едет в самые опасные края, привозит оттуда материал, какой больше никто не покажет. Свой двадцать шестой день рождения Тунде отмечает в самолете. Стюард узнает его и тащит шампанского.

В Дели Тунде ходит следом за толпой женщин, которая громит рынок Джанпатх. Было время, женщина не могла прийти сюда одна, разве что ей за семьдесят, и даже тогда еще бабушка надвое сказала. Многие годы протестов, и плакатов, и лозунгов во всю глотку. Как обычно: всколыхнется, утихнет – и будто и не было ничего. А теперь женщины, как они говорят, “играют мускулами” – выражают солидарность с теми, кто был убит под мостами и лишен воды.

У одной женщины в толпе Тунде берет интервью. Три года назад она выходила сюда протестовать – да, держала транспарант, кричала, подписывала петиции.

– Ты словно капля в волне, – говорит женщина. – Вроде бы дождь океанских брызг могуч, но он возникает лишь на миг, солнце сушит лужи – и нет больше никакой воды. И уже думаешь: может, и не было ничего? Вот так и у нас. Что-то изменит только цунами. Чтобы тебя наверняка не забыли, надо снести дома и разрушить землю.

Тунде точно знает, в какую главу книги это вставить. История политических движений. Борьба, что тянулась долго-долго, пока не случилось великого перелома. Тунде подбирает аргументы.

Людей почти не трогают – в основном валят ларьки.

– Теперь они поймут, – кричит другая женщина в объектив Тунде, – что это им надо бояться одним выходить из дома по ночам! Пусть боятся они!

Случается краткая потасовка – в толпу вклиниваются четверо мужчин с ножами, но их быстренько усмиряют, и у всех четверых судорожно подергиваются руки, однако непоправимого ущерба нет. Тунде уже подозревает, что не увидит здесь нового, такого, чего еще не видел, и тут по толпе разносится весть, что впереди, поперек Виндзор-плейс, солдаты возвели баррикаду. Обороняют иностранные гостиницы. Наступают медленно, вооружившись резиновыми пулями, в башмаках на толстых изоляционных подошвах. Наглядный урок – пусть мир посмотрит, как нормальная обученная армия расправляется с таким вот сбродом.

Здесь у Тунде знакомых женщин нет. Если подойдут солдаты, никто его не спрячет у себя дома. Толпа все плотнее – давка росла постепенно, Тунде почти и не замечал, но это логично, раз армия пытается их окружить. И что тогда? Сегодня здесь погибнут люди – эта мысль подирает Тунде по хребту до самой макушки. Впереди кричат. Языка он почти не знает, что кричат – непонятно. Привычная любезная улыбка сползает с лица. Надо убираться, надо занять высоту.

Тунде озирается. В Дели вечные стройки, на большинство лазить себе дороже. Кое-где леса со стен так и не убраны, витрины неуклюже перекошены, в полуобрушенных домах до сих пор кто-то живет. Ага, вот. Двумя кварталами дальше. Заколоченная лавка за торговой тележкой с лепешками. К стене присобачены такие как бы строительные леса. Крыша плоская. Тунде торопливо проталкивается сквозь толпу. Женщины еще активнее пробиваются вперед, кричат и машут флагами. Где-то там – шипение и треск электрического разряда. Тунде чувствует его в воздухе – знакомое ощущение. Запахи улицы, собачьего дерьма, и маринованных манго, и притиснутых друг к другу человеческих тел, и жареной окры с кардамоном на миг становятся резче. Все замирают. Тунде все проталкивается. Говорит себе: ты умрешь не сегодня, Тунде. Не сегодня. Это будет анекдот, расскажешь дома друзьям. Это пойдет в книгу; ты не бойся, ты, главное, шевелись. Снимешь сверху, выйдет хороший материал, – ты, главное, отыщи, как туда залезть.

Нижняя доска высоковато, не достать, даже если подпрыгнуть. На улице, видит Тунде, кое-кого посетила та же идея, люди лезут на крыши и на деревья. А другие их стаскивают. Если Тунде не поторопится, через пару минут его сметут те, кто захочет занять его место. Он подтаскивает три ящика из-под фруктов, ставит их один на другой – в большой палец загоняет длиннющую занозу, но это пофиг, – залезает на них и прыгает. Мимо. Приземляется жестко, и от удара колени прошибает болью. Ящики долго не простоят. Толпа снова накатывает, скандирует. Тунде прыгает опять, сильнее, – есть! Поймал. Повис на нижней перекладине лестницы. Напрягая бока, он подтягивается на вторую перекладину, на третью, а потом уже можно забраться с ногами на хлипкие леса, а дальше вообще легкотня.