Читать книгу "Лгунья - Айелет Гундар-Гушан"

* * *

На дверях семейства Шалев красовались табличка «Здесь живут счастливые люди» и цветная картинка, изображавшая улыбавшуюся семью, но, когда Лави увидел, что даже на этой картинке одна из нарисованных девочек была чуть-чуть красивее другой, ему стало тоскливо. Сначала он постучался робко, а затем немного сильнее, но второй раз стучаться нужды не было. Влюбленная душа уже ждала за дверью и моментально ее открыла. Она была великолепна с забранными назад волосами и в уже виденном Лави синем платье. Пару секунд они смущенно глядели друг на друга, но затем Лави поцеловал Нофар в щеку – он видел, что ребята в школе целовали так у входа своих девушек. Во дворе он никогда ее в щеку не целовал. Из всех доступных для поцелуя мест щеки представлялись Лави самыми скучными. Однако на пороге ее квартиры такое было вполне уместно. Взяв Лави за руку, Нофар быстро провела его через вылизанную до блеска гостиную прямо в свою комнату, закрыла дверь и вздохнула с облегчением.

Они стали говорить о телесериалах. Быстро, с лихорадочным возбуждением, которое пытались замаскировать словами, но темп речи то и дело выдавал их – они болтали о сериалах, которые любили, о сериалах, которые не любили, и о сериалах, которые любили раньше, а потом разлюбили, однако в конце каждого предложения, как страшная собака на углу, их подстерегало молчание. Возможно, именно поэтому, когда послышался стук в дверь и вошла Майя, оба горячо ее поприветствовали. Не только Лави, но и Нофар. Пусть всего на мгновение, но она была рада младшей сестре.

Майя пришла как бы для того, чтобы спросить, не хотят ли они кока-колы, но не только. Еще она пришла на разведку. Чтобы хоть краем глаза увидать, что происходит между старшей сестрой и этим парнем, чтобы подышать царящей в комнате атмосферой. Майя сразу заметила, с каким облегчением ее встретили. Она была уверена, что ее тут же выставят, думала, что Нофар не позволит ей даже дверь открыть, а парень будет отводить глаза – как во время их разговора на школьном дворе, о котором он Нофар не рассказал. Но вместо этого оба изъявили желание выпить кока-колы, и Майя удалилась.

Она вернулась через минуту – с бутылкой кока-колы и стаканами. За эту минуту Нофар успела пожалеть, что впустила сестру. Единственный раз в жизни к ней кто-то пришел, единственный раз в жизни у нее в комнате сидел гость – и пожалуйста, смех Майи колокольчиком звенит в коридоре. Майя с вечным своим задором рассказывает, как в какой-то школе арестовали математичку, которая выращивала марихуану.

Нофар эту историю знала. Она тоже читала ее сегодня утром в газете, но ничего интересного в ней не нашла. Однако в исполнении Майи скандал с учительницей вдруг превратился в самую интересную новость на свете. Как будто Майя лично видела, как арестовывали математичку. Она изобразила им в лицах, как училка курит косяк – да так здорово, что они со смеху чуть кока-колой не облились. Лави поинтересовался, откуда у нее такое знание предмета.

– Ты что, сама курила, что ли?

– Разумеется, нет, – сказала Майя, однако при этом кивнула.

В результате ни Лави, ни Нофар так и не поняли, курила Майя или не курила, но оба были заинтригованы.

Так они и сидели: Майя говорила, Лави с Нофар смеялись, и Нофар старательно внушала себе, что все нормально, ничего страшного. С тех пор как на траурной церемонии она увидела, что Лави и Майя смотрят друг на друга, прошло уже много дней. И хотя тогда на доске объявлений в голове у Нофар появилось большое предупреждение «Внимание: опасность!», потом на эту доску наклеили столько всего – объявлений, плакатов, новых объявлений и новых плакатов, – что про то предупреждение она забыла. Однако сейчас она про него вспомнила – возможно, потому, что на самом деле так и не смогла про него забыть. Изрядно удивив Лави и Майю, Нофар вдруг встала, сказала: «Ну, спасибо за колу» – подошла к двери и открыла ее.

Лицо Майи потемнело, но лишь на мгновение. Она взяла бутылку кока-колы, пустые – свой и Нофар – стаканы и спросила Лави:

– А ты что же? Даже не попробовал?

Это было не так: Лави попробовал – однако его сразу затошнило, и больше он пить не стал.

Между тем тошнило его – и Лави это знал – совсем не из-за кока-колы. Его тошнило из-за того, что он должен был сделать. С того момента, как Майя вошла в комнату, Лави думал только об одном: как бы сфотографировать ее так, чтоб она не заметила. К сожалению, снять человека так, чтобы он не заметил, невозможно – разве что ты агент МОССАДа. Подполковник Арье Маймон, может, и мог. Идо Таль, может, и мог. Лави – не мог.

Ничего не поделаешь – лучше про это забыть. Стоило Лави так подумать, как ему сразу полегчало, и беседа пошла веселее. Майя передразнивала обкуренную училку, а он смеялся и мечтал, чтобы она поскорее ушла. Тогда они с Нофар смогут наконец-то остаться наедине. Лави был уверен, что теперь, когда ему больше не надо делать то, ради чего он сюда пришел, им удастся поговорить по душам. Но тут все пошло наперекосяк.

Когда Майя взяла стаканы и направилась к выходу, она прошла мимо Нофар, и, увидев обеих сестер рядом, Лави вдруг понял, что ему надо сделать, чтобы остаться в группе и погасить в глазах Идо искру сомнения. В животе стало, как бывало летом во время сирен воздушной тревоги. Идешь себе по улице, все как обычно – и вдруг люди вокруг бросаются бежать. «Да ладно, это всего лишь сирена», – говоришь ты себе, но внутри у тебя все покрывается тонкой коркой льда. Как будто ты засунутая в морозилку курица. Эта курица сидела в животе у Лави и сейчас, и он не знал, сможет ли нормально говорить. Однако, как выяснилось, смог. Еще как смог.

Когда Майя уже стояла в дверях, Лави самым что ни на есть обычным тоном предложил:

– А давайте сделаем групповое селфи?

Конечно же, сестры согласились. Майя – с радостью человека, привыкшего фотографироваться, Нофар – с застенчивостью человека, которого не фотографировали никогда. Да, ее показывали по телевизору, интервьюировали по радио, писали про нее в газетах, и – само собой разумеется – снимали родители. Однако ни один мальчик ни разу не предлагал Нофар сфотографироваться с ним и, уж конечно, ни один мальчик не говорил ей, что хочет иметь ее фото.

По-видимому, деликатная Майя об этом догадывалась. Она отодвинулась от Нофар и – словно не желая портить момент – сказала:

– А меня зачем? Давайте лучше вы вдвоем.

Внутри Нофар поднялась горячая волна признательности к младшей сестре. И тут же стало стыдно. Как она могла так по-хамски выгнать Майю из комнаты?! Она обняла младшую сестру за ее тонкую талию и объявила:

– Нет, давайте сначала втроем.

* * *

Всю дорогу домой Лави рассматривал фотографии. На одной из них он был с Нофар. Она была немножко смущена и немножко горда – смущена оттого, что он ее фотографирует, и горда оттого, что он ее фотографирует. И два этих чувства взаимно друг друга погасили. В Нофар не было ни высокомерного блеска, который некоторым придает гордость, ни робкого очарования, которым некоторых награждает смущение. Даже разбитое стекло – если солнце над ним смилостивится – может сверкать, как бриллиант, однако над этой фотографией солнце не смилостивилось. Оно высветило лишь те участки лица Нофар, где свили себе гнездо ее прыщи, безжалостно подчеркнув красные пятна на лбу и щеках. Ее улыбка – обычно широкая и жизнерадостная – казалась фальшивой, чуть не вымученной, а глаза – по-прежнему живые и понимающие – утратили на снимке свою неповторимую голубизну. Лави все равно ее любил, она все равно казалась ему красивой. Просто недостаточно красивой.