Читать книгу "Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии - Алексей Решетун"

В те годы на автовокзале, где располагался большой стихийный рынок, открыто продавались такие «благородные напитки», как «Льдинка» или «Снежинка». Это пойло можно было купить в самой разнообразной таре: и классические поллитровки, и «мерзавчики», и «шкалики» — любой каприз для джентльменов, ценителей прекрасного. В целях формального соблюдения закона на бутылках стояла строгая надпись: «Только для наружного применения», однако протирать этой жидкостью какие-то поверхности никто не собирался. Умирали от нее люди часто, но цена была уж больно низкая, а содержание спирта — высокое, поэтому такие «напитки» всегда пользовались спросом. После введения запрета на продажу спиртсодержащих жидкостей горожане, мучимые жаждой в ночное время, всегда могли приобрести искомое в специальных квартирах или в каком-нибудь частном доме. Все прекрасно знали такие места; постучав условным стуком и протянув руку с деньгами, там можно было купить самогон, причем в любом количестве. Если, к примеру, страждущему хватало мелочи только на полстакана, то он ровно полстакана и получал. В долг в таких ночных магазинах почти не давали — разве что по знакомству».

«Пили, получается, много?» — поинтересовался я.

«Ну, я же вам говорил, что в городе было четыре колонии, а остальное — шахты. Что делать после смены шахтерам? Театра нет, как справедливо возмущался инженер Талмудовский в «Золотом теленке». О сидельцах и говорить не приходится: «украл — выпил — в тюрьму!». О том же, как пьют шахтеры, еще Зощенко писал. А тут такой симбиоз… Как-то мы выехали на труп — старушка, божий одуванчик, умерла прямо на улице, по пути с рынка домой. В сумке у нее, как сейчас помню, лежали половина палки вареной колбасы и две двухлитровые пластиковые бутылки пива — так называемые «соски». На ужин, наверное, купила.

В рабочих поселках, бывало, дети начинали пить с младшего школьного возраста, я сам таких неоднократно видел. Годам к шестнадцати это был уже сформированный алкоголик, который давно не учился в школе и нередко имел срок по малолетке; жизненный путь этого подростка ясно читался на его лице. Иногда такие ребятки объединялись в компании и либо воровали что-то, либо убивали бомжей забавы ради. Другая крайность — старички, которые иногда и ходить-то не могли, но выпивали. Бывало, привезут такого — лежачий, мышцы все атрофировались, пролежни, вонища, нередко опарыши, однако алкоголь в крови присутствует, и в немалом количестве. Выясняется, что в квартире происходила пьянка и инвалиду тоже наливали — а как же, не обижать же старика. Вот такие чудеса.

Расскажу самый жуткий случай. Дело было как раз в таком заброшенном, забытом Богом поселке. Мы туда приехали на какого-то бомжа, долго искали адрес — там ведь ни названий улиц, ни номеров домов нет. Наконец нашли. Покойный действительно выглядел как бомж, но при этом был местным жителем, конечно, безработным. Нашли его в домушке, где он жил с семьей — женой и двумя детьми лет семи и двенадцати от роду. В доме давно отключили электричество, поэтому труп пришлось осматривать при помощи фонарика, но даже его тусклого света оказалось достаточно для того, чтобы увидеть: из груди мужчины торчал нож. На столе в комнате стояла полупустая бутылка какого-то пойла, лежал хлеб, что-то из еды, и было понятно: убийство произошло, как это часто бывает, в процессе пьянки. Пока мы осматривали труп, опера взяли убийцу. Им оказался старший сын убитого, мальчик лет двенадцати. Он был сильно пьян и рассказал, что, пока дома не было матери с младшим сыном, они с отцом вместе выпивали — мальчик считал это совершенно нормальным. Как водится, за распитием алкоголя возникла какая-то ситуация, оскорбительная для одного из собутыльников, которая почти всегда приводила к стандартному итогу: один отправлялся на кладбище, другой — в тюрьму. В тюрьму шел тот, кто успевал первым схватить нож. В данном случае победила молодость. Ребенок, который совсем недавно убил собственного отца, выглядел вполне спокойным, уверял, что это было «за дело», и не сомневался в своей правоте. Рассказ свой он вел с использованием преимущественно матерных слов, совершенно не стесняясь окружающих. Несмотря на юный возраст, его дальнейшая жизнь казалась понятной. Этот человек уже конченый, и ничто не могло его исправить. Если же он дожил до взрослого возраста и обзавелся детьми, то и их судьба, с большой долей вероятности, совершенно ясна».

«Как-то слабо во все это верится, — пробормотал я. — Вы не лукавите?»

«Не склонен к этому. Вы видели наверняка фильмы о параллельных мирах? Так вот, их не нужно придумывать — они есть, и относительно недалеко, и там тоже живут люди. Как могут, так и живут. Я встречал семьи, в которых дети являются источником дохода. То есть люди знают: если у них будет ребенок, то они сумеют получить на него пособие, на пособие купят сахар и поставят брагу. Чем больше детей — тем больше пособий, и тем больше выпивки. А дети эти потом растут сами по себе, в школу не ходят, получают, так сказать, уличное образование со всеми вытекающими. Например, у девочки лет четырнадцати может быть уже несколько абортов, причем выполненных в частном порядке. А годам к тридцати — если она доживет — куча детей, еще больше абортов и часто полный букет венерических заболеваний. Когда подобные дамы приходили на освидетельствование по половым делам, приходилось дышать через раз, а после их ухода еще долго проветривать помещение».

«То есть вы выполняли и работу гинеколога?» — уточнил я.

«Нет, конечно. Мы смотрели потерпевших только снаружи, если можно так выразиться. Как правило, женщина приходила уже с направлением или постановлением из полиции, редко сама. Поводом для визита и к нам, и в полицию служило или реальное изнасилование, или просто обида на мужчину. Вначале с женщиной беседовали, выясняли все обстоятельства случившегося, и если с взрослой дамой можно было говорить открыто, то при разговоре с несовершеннолетними, особенно с ребенком, приходилось туго, ведь вопрос «Закончил ли тот дядя половой акт?» ребенок не поймет. Следовало как-то выкручиваться, подбирать слова. Обстоятельства выяснялись максимально подробно: женщин спрашивали о том, сколько раз произошел половой акт, был ли он защищен, куда закончил партнер, имелись ли, помимо вагинальных, оральный или анальный контакты, и много чего другого. Так же собирался гинекологический анамнез — от даты первой менструации до количества беременностей и родов. Сами понимаете, темы деликатные, поэтому эксперт, как и любой другой врач, должен был внушать доверие к себе, уметь расслабить пациента, прийти с ним к взаимопониманию.

После того, как анамнез собран, начинается осмотр, который неизменно сопровождается полным обнажением освидетельствуемого. Делать это нужно обязательно, даже если женщина говорит, что у нее нигде повреждений нет. Ведь, во-первых, она сама не всегда знает, где у нее повреждение, и во-вторых, она в дальнейшем может предъявить претензию о том, что ее осмотрели не до конца. Поэтому осмотр проводится столь тщательно. Все обнаруженные повреждения описываются — принцип описания повреждений у трупа и у живого человека один и тот же, — и только потом женщину смотрят на кресле. Мне попадались (правда, всего дважды) случаи самоповреждений. Оба раза женщины желали посадить мужчин за якобы имевшее место изнасилование. Только они, имея очень отдаленное представление о том, как выглядят повреждения при реальном изнасиловании, обычно идут на хитрость — травмируют себя сами, причем всегда однотипно. По одному внешнему виду следов опытный эксперт сразу поймет, что они остались от руки пострадавшей. Смешно в таких ситуациях слушать выдуманный рассказ, изобилующий, как правило, страшными яркими подробностями вперемешку со слезами и другими приемами, призванными вызвать у эксперта жалость и тем самым снизить его бдительность.