Читать книгу "Валтасаров пир - Роксана Гедеон"

Мощный форт Жу… Орлиное гнездо, затерявшееся в непроходимых горах и дремучих лесах. Старинная огромная крепость, опорный пункт Франции в Швейцарских Альпах. Грубые величественные бастионы с жерлами пушек в бойницах, не уступающие бастионам Бастилии. Единственное обиталище человека в высокогорных Альпах, где сосны растут выше крепостных башен.

За фортом Жу открывалась дорога к знаменитым швейцарским озерам, Женеве и Лозанне.

А еще – мрачные сырые подземелья, казематы с орудиями пыток, сохранившимися со времен инквизиции, каменные влажные стены. И как единственная отрада – пять уютных комендантских комнат с мягким светом, простенькой мебелью и коврами, занятые нами после смерти бывшего коменданта Жу графа де Сен-Мориса.

Это место помнило страдания Мирабо, помнило его бессмертные литературные творения, его безрассудную смелость.

Когда он был заточен в форт Жу, к нему приехал принц крови Конти с надеждой добиться раскаяния. Принц держался высокомерно и презрительно, но Мирабо умел ставить зарывающихся на место. Произошла ссора.

Принц Конти спросил:

– Что бы вы сделали, сударь, если бы вам дали пощечину?

– Монсеньор, – отвечал Мирабо, – этот вопрос был затруднительным до изобретения пистолетов и пороха.

Все это я вспомнила по дороге в форт Жу, когда наша карета, мягко покачиваясь на рессорах, находилась в четырех лье от крепости. Мы только что покинули уютный крохотный альпийский городок Понтарлье.

Воздух в горах был прохладнее и чище, чем в долине, и я, высунувшись в окно, вдыхала его полной грудью. Небо было пронзительно-лазоревое, словно вобрало в себя все цвета морской синевы. Месяц май украсил крутые хребты Альп кудрявыми кружевами пышной зелени, и среди этой растительности стремительно спускались вниз горные каменистые тропы, проложенные стадами овец и коз. На дорогу, по которой ехали мы, со всех сторон наступали кустарники; терпко пахло цветущей жимолостью – ее красивые белые цветки напоминали женскую руку с одним отставленным пальцем. У отверстий скалистых горных пещер нежно попискивали ласточки, а высоко в небе, распластав крылья в гордом полете, парили орлы. Провожатый рассказывал нам, что эти огромные птицы хватают даже детей и уносят в свои гнезда.

На западе цепь гор была особенно грандиозна. Вершины Альп терялись в белых перистых облаках, подернутые холодной лиловой дымкой, сквозь которую можно было различить лишь смутно белеющие шапки снега. А уже у самого края снежных вершин, на почве, постоянно увлажняемой талой снеговой водой, цвели золотисто-гиацинтовые маки и ярко-синие горечавки, нежно-сиреневые сольданеллы и белоснежные эдельвейсы. Спускаясь вниз, низкорослая растительность мало-помалу крепла и сливалась с буйной зеленью подножия гор.

Таковы были Альпы в конце мая…

– Как вы думаете, Эмманюэль, – спросила я, обращаясь к мужу, – граф де Мирабо любил Софи де Моннье?

Эмманюэль сидел подле меня, глядя на меня влажно-влюбленными, как у теленка, глазами. «Ссылка в Альпы, – подумала я с раздражением, – нисколько его не огорчает». А каково мне? Я мало видела привлекательного в том, чтобы на неопределенный срок запереть себя в пустынном форте, в компании солдат и Эмманюэля!

– А кто такая эта Софи де Моннье? – переспросил он, краснея.

– Вы и этого не знаете! Не понимаю, о чем только с вами можно говорить.

– О моей любви к вам, – вдруг выпалил он.

Я, уже было отвернувшись к окну, изумленно взглянула на супруга.

Что-что? О вашей любви ко мне, я правильно расслышала?

– Д-да.

Я смотрела на Эмманюэля со смешанным чувством смеха и растроганности. С одной стороны, как смешно то, что я впервые услышала признание в любви от столь нелепого человека, как мой муж! С другой стороны, он, кажется, говорит вполне искренне… Но выглядит слишком жалко, несмотря на всю свою женственную красоту, и в этом-то главная беда!

– Ну, – сказала я после паузы, – и за что же вы меня вот так быстро полюбили?

– Я люблю вас давно, со дня нашей свадьбы!

– Давно! Не смешите меня. С тех пор не прошло и месяца.

– Да, но, после того как вы совершили такой самоотверженный, такой жертвенный поступок, покинув двор ради меня, ради уединения в Жу, я просто жизни без вас не представляю.

Боже мой, он полагает, что это я ради него еду в Жу! Он абсолютно ничего не понял в том, какая интрига окружала его ссылку в Альпы! Вдобавок ко всем несчастьям мой муж еще и глупец, в чем я уже могла убедиться…

– Я буду так любить вас, что вы не пожалеете о своем поступке, – продолжал он с жаром, которого я в нем и не подозревала. – Все вечера мы будем проводить вместе у камина. Я буду читать вам стихи, как это делали трубадуры во времена Филиппа Августа. Я даже сам стану писать стихи, воспевающие вашу красоту.

«Да замолчите вы, дурень!» – хотелось крикнуть мне. Неужели он не понимает, что я-то его нисколько не люблю, и эти идиллические картины семейного счастья и уединения совсем мне не по вкусу? Он просто радуется тому, что может похоронить себя в глуши, да и меня вместе с собой!

Вместо этого я ледяным тоном спросила:

– Может, вы все же скажете мне, чем я вам так понравилась?

– Вы, мадам? Да вы же само совершенство!

– Это общая фраза, которая ничего не объясняет.

– Ваше лицо, ваша одежда… она подобрана всегда с таким вкусом, так изящна, элегантна… Вы словно сошли со страниц дамского журнала, мадам.

– Вы хотите сказать, что я похожа на тех кукол, что позируют для рисунков в журналах? Нечего сказать, лестное сравнение.

– Да нет, – Эмманюэль залился краской. – Просто мне очень нравятся ваши наряды.

– Даже тот, который сейчас на мне?

– Очень!

Я была в простом дорожном платье из черной тафты с широким белым воротником из валансьенских кружев, в серой накидке, широкополой шляпе и тонких лайковых перчатках и, честно говоря, не находила причин для особого восхищения этим нарядом.

«Будь я проклята, – подумала я, – если подобная супружеская любовь мне хоть чуть-чуть нравится. Все аристократы сочетаются браком без особой любви, это скверно, но легко, так как ничем тебя не связывает. Но Эмманюэль слишком странный, чтобы следовать общим привычкам. Честное слово, я бы предпочла, чтобы он мне не докучал и завел себе любовницу – девку или аристократку, все равно. Конечно, сам по себе он не Бог знает какой подарок, но на его деньги многие польстились бы. Впрочем, ведь я даже не знаю, мужчина ли он».

– И потом, – заявил мой муж, – мне известно, что мне все завидуют. Вы такая блестящая партия мадам, да к тому же еще такая красивая.

– Боже мой, – воскликнула я, теперь уже искренне расхохотавшись, – вы по степени своей наивности просто единственный экземпляр, Эмманюэль!