Читать книгу "Геймер. Книги 1-4 - Юлия Игоревна Андреева"

поесть перед смертью. — Лицо старосты побелело от страха, обвислые щеки тряслись.

— Где Анда? Немедленно разыскать Анду. По дороге не разговаривать. — Ал распустил самурайский пучок и, растрепав седые волосы, вошел в дом.

За ним жена старосты уже несла бутылочку саке.

— Отец, можно с вами?

— Ты что-то хочешь мне рассказать? — В голове Ала шевелилось тревожное, десятник умер, не успев передать донесения Субаро, и Субаро умер, оба странным образом и именно когда должны были рассказать что-то о Марико. Но только что?

— В детстве вы много раз говорили о восстании в Симабара, я так поняла, что вчера оно должно было начаться. Этот дым?..

— Несомненно. Это начало восстания. — Кивнул Ал, и Марико, устроившись рядом с отцом, налила в чашечку саке и подала ему.

— Теперь мы должны ехать туда, где спалили замок? Могу ли я получить оружие, чтобы быть полезной вам?

— Оружие?.. — Ал застонал. — Я бы дорого заплатил за то, чтобы ты была сейчас в замке Грюку, а не сражалась на поле боя, рискуя быть изуродованной или погибнуть.

— Телесное уродство меня мало трогает. — Марико пожала плечами. — Нам священник говорит, что куда опаснее уродство духовное. Если хочешь, я поеду, даже не взяв с собой кинжала для сэппуку. Как скажешь. Просто я подумала, что было бы неправильно задаром отдать свою жизнь, тем более что ты учил меня бою.

— Возьми любое оружие, скажи Мията-сан, и он даст тебе… нет, не надо. Ты все равно не знаешь его в лицо. Возьми из моего арсенала меч, метательные ножи… все что нужно. — Он махнул рукой в сторону бережно сложенной в углу амуниции — последнее, что успел сделать Субаро. Но вот что он должен был передать?

— Я возьму вот этот нож для сэппуку. Помнишь, в детстве мама подарила мне точно такой же, с синей ручкой… — Марико стояла какое-то время разглядывая амуницию, — и, наверное, меч, в бою нож против меча… — Она сокрушенно помотала головой.

— Все что желаешь.

— Ты говорил, мы выступаем через две стражи. Но две стражи прошли. Почему мы еще здесь?

— Нужно дождаться Анду.

— Дочь старосты? Зачем она тебе?

— Анда была с Субаро и должна знать о том, что не успел сказать он.

В этот момент во дворе затопали подошвы сандалий, Ал услышал голос Анды и поднялся навстречу. Но голос своей новой служанки признала и Марико, одним прыжком она оказалась возле отца, сверкнув в воздухе острым ножом когай. В следующее мгновение Ал схватил дочь за руку и, вывернув запястье, завладел кинжалом.

Марико попыталась метнуться к остальному оружию, но отец прижал ее коленкой к полу. Седзи распахнулись, на пороге возвышались два самурая стражи, между которыми, припадая на ушибленную и вновь кровоточащую ногу, стояла смущенная и растроганная важностью происходящего Анда.

Глава 14

На распутье

Богач и кривую дочь замуж отдаст.

Токугава-но Осиба. Из собрания сочинений

В тот день Ал так и не отправился на поиски ненавистного Амакуса Сиро, да и вообще теперь вряд ли бы собрался. Странным образом ставшая целью его жизни ликвидация христианского лидера вдруг была остановлена пойманной латной перчаткой стрелой. Стрелой, почти уже достигшей своей цели.

Несмотря на умение держаться и не выдавать своих эмоций, Ал чувствовал себя потерянным и разбитым. Самураи, его самураи, многие из которых выросли с мыслью о «деле чести клана», теперь должны были уйти ни с чем. Трусливо убраться с поля боя, не достигнув намеченного, не сделав того, о чем клялись дома матерям, женам и невестам. А что им остается, когда господин приказал отступать. Повиноваться, проглатывая горькую обиду.

Черное неожиданно сделалось золотым, а белое оказалось в пятнах. Появились оттенки, которых прежде Ал не замечал, будучи ослепленным своей навязчивой идеей. Да, именно так следовало думать об убийстве юноши, который тебе во внуки годится. Так и не иначе. Да, христианское восстание началось, и оно повлечет за собой братоубийственную войну и массовые казни, столь ненавистные Алу, и, наверное, можно было еще снять голову с лидера восстания, дабы предотвратить неизбежное. Но… эта голова принадлежала приемному сыну Марико, которого она любила больше всего на свете, ради которого согласилась на разлуку со своей семьей. Согласилась жить в изгнании, хотя ей в любой момент протянули бы руку помощи.

И Ал не мог не уважать решение дочери, даже если оно гробило его репутацию и начисто подминало под себя цель жизни. Понимая, что что-то пошло не по плану, самураи толпились во дворе, делая вид, будто заняты важными делами, а на самом деле обращенные в слух.

После того как, давясь слезами и проклятиями, Марико поведала историю своей жизни и знакомства с Сиро, рассказала, как погибли родители мужа, и сюзерен дал им новую фамилию Амакуса, и как она поняла, что ее приемный сын, ее маленький Сиро и есть тот самый мальчик, который будет совершать чудеса во имя христианского Бога. Что это тот самый ребенок, которого поклялся убить ее родной отец! Она рассказывала, как рос ее сын, каким добрым и необыкновенным он был. Как на крыше их дома свили гнездо пара аистов, и в тот же год неожиданно у крестьян оказались полные закрома зерна. Как ее Сиро врачевал больных людей, всего лишь приближаясь к ним, и как ожил утонувший было ребенок, сестра которого ненароком выронила его из корзины в ручей.

Возможно, что мальчик и не был мертвым, но ведь самому Сиро тогда едва исполнилось семь. И такой кроха бесстрашно подошел к рыдающей девчонке и малышу, которого считал мертвым. Подошел, потому что не мог поступить иначе. Не мог пройти мимо несчастья никому не нужной девочки, да любой бы прошел мимо, даже ухом не повел. А он… правда, и девочка не крестьянкой оказалась, а из рода самого Мусумото и потом вышла за брата Марико Минору, но да не суть. Важно же другое — какой Сиро добрый и необыкновенный. Как он не умеет врать и готов поделиться последним, что у него есть…

Марико долго говорила, ее слезы успели просохнуть, глаза источали свет, знакомый Алу со времен, когда упрямая дочурка была еще пигалицей, которой любящий отец не мог отказать ни в чем.

Господи, где же те времена? Вот бы вернуться к началу и попытаться все изменить. Но… молодость ушла, один за другим Ал терял друзей и все глубже вживался в такую странную и такую любимую им Японию. Жена… дети… нет больше шумного выводка озорных