Читать книгу "Вскормленные льдами - Александр Плетнёв"

Досталось по первое число, кстати, и Скрыдлову, за то, что не соизволил любым способом пробраться в Порт-Артур.

В целом русские готовились.

Готовились и японцы.

Эллиоты… туманы… комбинации…

Вам жизнь, а мне не очень…

Вам сон, а мне без сна.

Вы ветрены, я точен.

Мне яду, вам вина…

И вот уже неделю как адмирал подолгу засиживался над картами в своей каюте или же мерно вышагивал по мостику «Микасы» в глубоких раздумьях, сохраняя на лице неизменный трафарет невозмутимости. Никак не делясь и не советуясь со своими флаг-офицерами. Потому что пока нечем было.

В это раннее утро солнечные лучи томительно пробирались через лохмотья тумана, проникая в полуприкрытый иллюминатор адмиральской каюты.

В это странное утро Хэйхатиро То́го неожиданно почувствовал зябкое приближение смерти.

Ему и до этого доводилось слышать её унылую песню в случайных осколках, сто́я на мостике, который он обычно предпочитал боевой рубке. Но сегодня, отринув логику, замутнённый предчувствиями, с обречённым взглядом героя, поставленного перед прекрасным выбором умереть от шального снаряда, Хэйхатиро подумал, что для него уже всё должно было бы закончиться: линейный бой вырвет его жизнь, вместе со скупым взрывом русского пироксилина унеся за борт. И тело его так и не будет найдено.

В конце концов, он был в ответе за многих, но его смерть – это его смерть. И никто не смеет сомневаться в его выборе. Это его личный предел и его личный выход.

Однако неторопливые боги упивались земным спектаклем, отсрочивая финал, смакуя и обсуждая отдельные эпизоды в антрактах.

Русские трусливо жались по гаваням и бухтам, отгородившись минами, на которых он уже потерял два броненосца и ещё корабли, перечислять названия и класс которых было горько… и не хотелось.

Раздумья были прерваны, в дверях каюты, словно статуэтка, явился флаг-офицер с докладом о ночной вылазке миноносцев – «атака отбита, потери незначительные».

Ещё вчера бы он живо включился в разбор, но сейчас отпустил офицера – позже.

Сегодня томлением иллюзий и ожиданий думалось о другом.

Господство на море решалось иными масштабами: сошедшимися в битве броненосными армадами, благородными и красивыми манёврами, дуэлью главных и вспомогательных калибров… согласно изящным планам и их безукоризненным исполнением.

Только невежды, далёкие от истинного понимания и представления, кто не замерзал на мостиках и марсах кораблей, не надрывался под тяжестью снарядов, подаваемых к орудиям, кто не выжаривался сухим по́том у топок под настилами бронепалуб, могли сказать, что сынам Аматэрасу покровительствуют боги и сама Судьба. Что все победы в противостоянии с северными варварами можно отнести к удаче японцев и пресловутому невезению русских, которым изменило их знаменитое «авось». Победа давалась Японии нелегко.

Война катастрофически затягивалась. Империя, отринув прорисованную иероглифами безупречную утончённость, приняв европейскую реальность прогресса, теперь не могла сойти с этого порочного пути, всё больше ввязываясь в денежную и военную гонку. Выбрав европейский конкурентный капитализм.

Тем самым и как будто возрождая древние обычаи – ритуальные механизмы удаления бесполезного «себя» из общества, заставляя «нищих стариков» ещё больше «нищать», совершая на то сеппуку, или уходя «умирать в горы», давая «молодым» пространство для жизни18.

Япония прогибалась под гнётом иностранных кредитов, обескровливаясь, неся непосильное бремя.

Он знал, что потери в армии уже вынуждают облагать призывом всё более старшее поколение.

Кто был на очереди? Дети?

То́го ещё раз осмотрел, перебирая одно за другим фотографические изображения, доставленные вчера английским офицером. Британец подчёркнуто важно высказал своё мнение о них, впрочем, не отличавшееся от авторитетной резолюции британского Адмиралтейства. И что очевидно и наверняка – британской разведки.

На слуху до сих пор звучали вкрадчивые мявкающие звуки английского произношения, и адмирал позволил себе презрительно согнуть уголки губ: «Всё же каково командовать таким мягким языком?»

Знал бы он, что всего лишь через сорок лет английское вяканье победит суровые окрики приказов на японском19.

Адмирал откашлялся, скользнул взглядом по опустевшей чашке, однако не стал вызывать вестового, продолжив размышления, теперь посмотрев на разложенную карту – театр военных действий. Обычно заломленный край высоких широт ныне был расправлен, показав границу полярных льдов.

Ещё месяц назад То́го и помыслить бы не мог, что теперь ему придётся оглядываться и на северную часть Тихого океана, катая на языке непослушные гайдзиновские названия морей и проливов – Берингов, Берингово20.

Если говорить о значительных силах, за отсутствием оборудованных угольными станциями портов, и даже приемлемых якорных стоянок, оперировать на северную часть Тихого океана было не просто сложно – практически невозможно. Северные широты славились неспокойными водами, непредсказуемыми ветрами, туманами и дождями.

Все прекрасные импровизации или выстраданные планы равнодушно и безжалостно могло нарушить оно – сначала слегка бурливое, а потом взбесившееся штормом море.

И тогда якобы независимые от направлений и силы ветров стальные корабли вдруг уподобятся своим парусникам-предкам, заливаемые водой, жалко скрипящие металлом на вздыбившихся волнах, не способные ни выдать паспортные узлы, ни тем более вести мало-мальски прицельный бой.

Если пройтись вдоль пятидесятой параллели от середины вытянутой рыбины Сахалина, минуя остров Шумшу Курильской гряды, где стоял японский гарнизон, и уже не продолжая, потерявшись в безбрежности Тихого океана – дальше этой условной линии пространство войны не распространялось за ненадобностью. Здесь если и постреливали, то лишь китобои-браконьеры… в животных и друг в друга. Русские и американцы.

У русских тут был форпост – Петропавловск. Совсем не интересный японцам очередной замерзающий порт на краю Камчатского полуострова. Отрезанный от остальной России непроходимыми верстами по суше и неприветливым Охотским морем.