Читать книгу "Полкоролевства - Лора Сегал"

Подходит полная женщина, смеется, обнимает Сэди, тепло приветствует. Сэди не помнит, чтобы когда-либо в земной жизни видела ее, но та спрашивает о Лилли, об их брате Клеме. И говорит: «Вы с Лилли были на свадьбе моей Джеки!» Сэди понимает, что женщина понимает, что Сэди ничего этого не помнит. Женщина смеется, смеется добродушно. «Не надо волноваться! Такое случается со всеми!» — говорит она, и тут появляется та старая то ли клиентка, то ли соседка или тетушка, чье имя Сэди не помнит и потому не может представить ее этой полной женщине, о прошлых встречах с которой совершенно забыла, отчего Сэди, не будь она уже мертвой, умерла бы от конфуза.

После этого Сэди ищет место поспокойнее, подальше от толпы. Каким счастьем было бы заполучить пусть крохотное облачко, за которым она могла бы укрыться и ждать; пока Лилли присоединится к ней.

— Бедная Сэди, — заключает Люси. — Ей придется долго ждать, если теория Джо верна и террористы не только сводят нас с ума, но еще и лечат от смертельных болезней, чтобы мы не умирали, если только не возьмем, как Сэди, это дело в собственные руки.

Люси замолкает в ожидании, когда Дженни скажет, что «Сэди на небесах» — занятная, замечательная история.

— Бедная, бедная Сэди, — говорит Дженни.

Бенедикт пришел сказать, что совещание придется отложить, пока Джо не почувствует себя лучше. Его витальные параметры ухудшились. Он лежит на боку, его щека на руке Дженни, на бледном лице улыбка.

— Дженни нужно вскрыть и выяснить, что в природе порождает такие добрые сердца?

Благодаря этой задержке Филлис может устроить повторную встречу Бети с Идой Фаркаш.

Ида и безумный ящик

Бети стучит в дверь квартиры 4А и тут слышит голос соседки снизу:

— Если вы к миссис Фаркаш, то ее нет.

— Нет? Куда она ушла? Куда ее забрали и почему нас не поставили в известность?

— Ее никто не забирал. Она вернулась в Санто-Доминго. — Софи Бауэр представилась. — Может быть, зайдете выпить чашечку кофе? К ней пришла Марта — это ее дочь — и помогла собрать вещи, и Польди, ее сестра, тоже приходила попрощаться. Ида поселилась там в гостинице, которую когда-то держала польская пара — а может быть, чешская или венгерская, не помню, — они жили там до переезда в Нью-Йорк, Ида говорила, что в Санто-Доминго можно было нанять помощницу по хозяйству долларов за восемь в месяц.

— А у нее там семья?

— Нет! Потому она туда и поехала. Там ей не придется избегать встреч с Польди, так она сказала; и не придется сидеть в своей квартире, где даже окна нет, так что нельзя посмотреть, что происходит на улице, и ждать, что дочь ее не навестит или даже не ответит на телефонный звонок.

— Но и в Санто-Доминго можно сидеть и ждать и не дождаться звонка.

— Это так, я знаю, это так, но все же и не так. Уж не знаю почему, но мне очень тоскливо — я отвратительно себя чувствую, когда моя дочь Салли, она живет в Квинсе, мне не звонит, но я даже не жду, что мне позвонит моя младшая из Альбукерка. Звонков из других городов мы просто не ждем — не ждем, и все тут.

— Странно, но вы правы, — говорит Бет. — А знаете, чего ждет Ида Фаркаш, сидя в гостинице? Что ее дочь ей не напишет.

— Да, да, именно так, — соглашается Софи Бауэр. — Она ждет, что не получит письма. Ей бы вернуть свою амнезию.

Но Софи и Бети ошибаются. Ида получила письмо от Марты. Оно лежит у нее на коленях. Она сидит на стуле в своем номере в бывшей гостинице «Будапешт», обшарпанной и ждущей ремонта. Прошло шестьдесят лет с тех пор, как Ида, Миклош и их младенец жили здесь в комнате, которую теперь занимал новый владелец, доминиканец, переименовавший гостиницу в «Малекон»[46].

«Если хочешь увидеть Польди, — писала Марта, — тебе придется ее пригласить, и не мешкая. Знаешь, мама, она неважно себя чувствует, а все остальные — папа, дядя Кари, твоя сестра Берта — уже не с нами. И от всего, что они делали или не делали, нас отделяют две войны, эмиграция и Катастрофа».

Ида сидит. Она не сводит глаз с окна. Она не видит крохотную зелено-золотую птичку, сунувшую тонкий, как игла, клюв в густо-красный раструб цветка гибискуса. Птица висит в воздухе, так быстро работая крыльями, что возникает призрачный круг — таким мы видим вращающийся с предельной скоростью пропеллер самолета. Птица извлекает последнюю каплю сладости из красного цветка за окном Иды и улетает прочь. В безумном ящике Ида видит Берту — Берту, чье лицо всегда оставалось самым красивым, даже когда поднять со стула ее сто тридцать килограммов не каждому было под силу. Берта бежит. Бежит налево, оборачивается на крик парня в военной форме с пистолетом и бежит направо. Парень кричит ей, чтобы она не смела останавливаться, а Берта уже изнемогла.

«Мама, — писала Марта. — Что бы ни сделала Берта, что бы ни сделали они все — Польди, папа, дядя Герби, — забудь, мама! Мама, оставь все в прошлом!»

В прошлом? Забыть? Забыть антисемитов на Кастель-стрит, которые скрыли от Иды и от Герби, что им нужно посещать какие-то курсы? Забыть тридцать пять долларов, которые Герби заставил ее заплатить за покрывало, хотя покрывало это она же для него и сшила? И всего одну паршивую открытку! И Миклоша с Бертиным ковром под мышкой тоже забыть? И как Польди не пустила Иду в дом мисс Маргейт? И как Польди пошла на день рождения Герты? И как Марта не удосужилась даже причесаться, когда пришла помочь ей укладывать вещи…

Да, все можно оставить в прошлом, Ида это знает. Абсолютно всё! Она почувствовала холод, будто в номер отеля «Малекон» ворвался северный ветер. Ида смотрит в окно на чужой пейзаж — и пытается их всех — старых знакомцев, кладезь ее обид, — приманить к себе и поселить рядом, чтобы греться в их компании, чтобы было о чем думать.

Окажись Ида настоящей ведьмой, какую силу она почерпнула бы из этого хранилища злобы, сколько подлостей могла бы натворить, подвернись ей подходящий объект!

Бети

Совещание назначено на одиннадцать, и Бети хватает такси, чтобы быть в кафетерии раньше всех. На этот раз она выберет место, где Эл Лессер не сможет утыкаться ей в лицо плечом. А Бенедикт взял моду подаваться вперед и, на каком бы конце стола ни сидел отец, заслоняет от нее, что там происходит. Сегодня, когда Джо в совещании не участвует — его уже перевели на четвертый этаж, — Бети сама определит, где быть главе стола, и усядется именно там. Уже пять минут двенадцатого, хорошо, что она пришла первой. Бети кладет записи по Фаркаш перед собой на стол (она не знает, что именно этот стол когда-то заняла для совещания Люси) — за ним вполне смогут разместиться четверо оставшихся членов «Компендиума»: Люси, Бенедикт, Эл и сама Бети, а также двое Хаддадов, доктор Мириам и Салман, и доктор Стимсон. Бети не уверена, что ее с ним знакомили.

Четверть двенадцатого. После кофе с пончиком Бети съедает второй пончик. В одиннадцать двадцать она понимает, что больше никто не придет. Что, если они вернулись к первоначальному плану — встретиться в кабинете Салмана Хаддада, а ее никто не предупредил? Но почему никто не отвечает на звонки? Теперь уже Бети безнадежно опаздывает, она хватает отчет по Фаркаш, тот выскальзывает из рук, листы кружат в воздухе, рассыпаются по полу, у нее нет времени их собрать. Бети бежит к лифту, спускается в атриум. Она проносится через корпус «Сидни и Силвия Холлоуэй» и поворачивает направо к павильону «Сеймур Д. и Вивиан Л. Леви». К удивлению Бети, как она ни спешит, лифт тем не менее движется с предопределенной ему скоростью. Двери неспешно открываются и выпускают двух безжалостных пассажиров — они никуда не торопятся. Дождавшись, когда они выйдут, санитар вкатывает в лифт пустую койку — он поднимает ее на один этаж, где она застревает, пока санитару наконец не удается справиться с запорным механизмом.