Читать книгу "Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев"

Агнцы выставлялись как неблагонадежный слой общества, пресыщенный криминалом, психически больными индивидами, другими словами – классом, который мешал нормальной жизни иных классов. Но изгонялись отнюдь не все. Появились официальные списки агнцев, которых власти признали «социально опасными», тем самым определив их дальнейшим местом проживания специальные поселения. Об этом писал еще Клаусс Мерхэ в одном из своих драгоценнейших опусов. «Неприкосновенными» остались лишь «почетные агнцы», имевшие на своем счету как минимум три перехода из класса в класс, верой и правдой служившие идеалам Эйорхола.

Нас, жителей Фарфаллы, эта новость почти не коснулась, однако породила опасения, что политика Правительства не ограничится одним Самширом. Все так же, тихо и беззаботно, протекала жизнь в нашем крошечном городке, все так же люди перекрашивали лачуги в небесно-голубой оттенок и уходили в лучшие миры. И, как будто им на замену, приезжали новоиспеченные агнцы, в глазах которых мерцал либо безудержный страх, либо смирение. Они начисто белили незабудковые дома известкой, и вечная карусель Жизни и Смерти нашего городка вставала на круги своя.

Люди умирают по-разному. Как правило, бо́льшую часть населения подстерегает естественная смерть или несчастный случай во время падения или купания. Однако я знал несколько случаев самоубийства и даже одного самосожжения (то был молодой монах-отшельник, живший на окраине Фарфаллы): даты Х этих людей, разумеется, совпадали тютелька в тютельку. Некоторые приходили в состояние крайнего помешательства, много буянили и в конечном итоге напивались в хлам, запершись на тугой засов в своем домике; на следующий день приходилось ломать двери. Иные, напротив, тщательно прибирали свою комнату, начисто подметали пол, аккуратно складывали на тумбочке вещи, а после с отрешенным видом уходили в лес или на скалы, и больше их никто и никогда не видел.

Ко многим агнцам, глубоко верующим, за несколько дней до конца прибывал местный пастор, который исповедовал их и причащал перед смертью, чтобы праведная душа с легкостью вознеслась на небеса. Откуда-то, с другого конца света, приезжали далекие родственники, мать с отцом, дети, братья и сестры, чтобы попрощаться с лежащим на мнимом смертном одре. Это до ужаса странно – отправлять человека в последний путь, когда он жив-живехонек и на первый взгляд ему совершенно ничего не грозит.

Глава 15

Я имел честь познакомиться со многими фарфальцами, но особенно хорошо мне запомнились два человека: взбалмошный писатель Дориан, неутомимо работавший над своим «бессмертным романом», и, конечно, неповторимый Оскар, с которым я подружился в первых числах августа. Он был старше меня примерно вдвое, и он же пробудил во мне глубочайший интерес и любопытство.

Оскар не боялся смерти. Совсем. Мне никогда не забыть его лица, луноподобного, красивого и очень живого. По своим этническим корням он был индийцем, улыбающимся и раздобревшим, предки которого славились умением завораживать диких кобр и аспидов, играя на тростниковых дудочках. Но в отличие от своих прародителей Оскар вырос обычным рыбаком. Он ужасно пах рыбой – да будет это ему комплиментом! – однако душа его благоухала лишь любовью к людям. К несчастью, он страдал болезнью Рю и стремительно терял зрение. Слепота развивалась неумолимо, однако Оскар был к ней равнодушен.

Столь же равнодушен он был и к смерти. Он часами медитировал на берегу озера, распевая причудливые мантры. «Ом… Ом…» – я будто наяву слышу его голос, который всегда напоминал мне прозрачные воды Великого озера.

Однажды Оскар пригласил меня в гости и показал золотую статуэтку Будды, размером в две ладони. Так я узнал, что он буддист.

– Мир прекрасен, – любил повторять он. – Мы рождены, чтобы понять это.

Еще до зари он брал бамбуковую удочку, крохотный крючок на леске-паутинке и алый поплавок из гусиного пера, спускался к озеру и рыбачил почти до полудня. Так случалось только по воскресеньям.

Однажды он учил нас с Ионой искусству рыбалки: мы сидели на нагретых солнцем камнях, пили чай и следили за черточками поплавков, колеблющихся на волнах. Оскар был одет в длинное желтое платье с широкими рукавами, похожее на одеяние монахов, какое я видел в энциклопедиях, и напоминал молодого Махатму Ганди. На его груди покачивались толстые роговые очки.

Но я не отводил глаз от Ионы. Она сидела, закинув одну ножку на другую, статная и гордая. Я ненароком любовался, как она поправляет свою шляпку-канотье, и даже забыл о существовании поплавка.

– Почему ты не боишься смерти? – неожиданно спросила она Оскара.

Я чуть не упал с камня. Оскар категорически не любил говорить на эту тему: казалось, она совсем его не волнует. Однако он скромно улыбнулся и ответил:

– Разве это важно, боишься ты ее или нет? Намного важнее, что ты любишь жизнь, заботишься о близких и учишься думать о том, что жизнь ускользает быстрее, чем песок сквозь детские ладошки.

– Но однажды мы все равно умрем, – заметил я.

– Смерти нет, – безапелляционно сказал Оскар. – Она лишь переход из одного вида жизни в другой. Это перерождение.

– Все дело в карме? – Иона поджала губы.

– Да, – кивнул Оскар. – Каждый из нас несет ответственность за свою жизнь, за все страдания и наслаждения, которые она нам приносит. Все зависит от наших намерений, они могут быть как хорошими, так и плохими. И это несет последствия.

– Поэтому ты медитируешь круглые сутки? – пошутил я.

Оскар рассмеялся, и голос его окрасился легкой печалью.

– Но если ты допускаешь ошибки, – продолжал он, – то в следующей жизни можешь родиться животным. Тот, кто везде считает себя правым, легко может стать свиньей, а тому, кто много гневается и поливает окружающих грязью, достанется жизнь змеи.

Я вспомнил отца, но тут же поспешил отогнать эту мысль.

– Мне близки твои рассуждения, – сказала Иона.

Оскар мягко подсек и вытащил серебристого хариуса, который стал бойко трепыхаться в его руке. И тут случилось нечто странное, даже забавное. Оскар бережно снял рыбу с крючка, что-то над ней прошептал, а после опустил в садок.

– Ты попросил у рыбки прощения? – удивился я.

– Любое существо есть искра божья, – улыбнулся Оскар. – Не исключено, что мы встретимся в следующей жизни.

Его называли самым улыбчивым жителем Фарфаллы. Я любил его. Я восхищался им. Такой человек рожден, чтобы быть гуру, духовным наставником. С ним мне становилось гораздо легче, и, хотя той же силой обладала Иона, способная одним объятием успокоить меня после самого жуткого ночного кошмара, я не мог не признать, что Оскар был словно из другой Вселенной.

– Когда я узнал, что умру в тридцать три, я только рассмеялся, – признался он тем вечером.

На следующее утро я проснулся еще засветло. Тем летом я привык вставать рано. Свернувшись калачиком, рядом тихонько посапывала Иона, и чем-то она была похожа на милое спящее животное. Золотистые локоны, рассыпавшись по подушке, светились в солнечных лучах. Иона была прелестна. Я поцеловал ее в лоб, вышел за дверь и застыл от неожиданности.