Читать книгу "Эдельвейсы для Евы - Олег Рой"

– Если бы все в жизни было так просто: взял и уехал… Кто бы меня выпустил из страны? Ты же знаешь, как у нас было с этим сложно. Он ведь в ФРГ жил. А я все-таки у самого генерала Курнышова экономкой работала…

– Но все-таки ты всю жизнь вспоминала о нем?

– Вспоминала? – она усмехнулась. – Да, пожалуй, нет. Чтобы вспоминать, надо забыть, а я никогда не забывала.

Я обвел взглядом маленькую комнатку, практически не изменившуюся за все то время, сколько я ее помнил. Оказывается, тут побывал мой дед – а мне и невдомек было…

– Что-то мне нехорошо, – Бася прикрыла глаза ладонью. – Дай-ка мне лекарство, там, на столике. – Ее била дрожь.

Я испугался.

– Вика! – закричал я и заколотил в стену. Сестра появилась тут же и кинулась к Басе.

– Басенька, милая, что с тобой? Что болит? Сердце? Может, «Скорую» вызвать? Герман, давай ее уложим!

– Нет, ничего, ничего… Сейчас отпустит…

К счастью, все действительно обошлось. Бася легла, и ей действительно скоро стало полегче. Она посмотрела на нас, суетящихся вокруг нее, и заметила:

– Я гляжу, вы уже подружиться успели?

Мы с Викой переглянулись и засмеялись. Через некоторое время, когда окончательно стало ясно, что опасность миновала, сестра ушла к себе, а я остался с бабушкой.

Что называется – не было бы счастья, да несчастье помогло. Я был уверен, что сразу же после звонка в Германию и встречи с Басей помчусь на Ленинский проспект, разыщу этого самого Добрякова, сверну в бараний рог и заставлю рассказать, где моя дочь. Но, посидев около бабушки, я понял, что действовать таким образом просто опасно. Скорее всего, этот самый Михаил Борисович знает меня в лицо. И если я вот так свалюсь как снег на голову, я могу только все испортить. Нужно было срочно что-то придумать, какой-нибудь хитрый ход…

Бася притихла на своей узенькой кушетке. Уснула, наверное. Я на цыпочках подошел посмотреть на нее. Нет, она не спала, лежала с открытыми глазами.

– Как ты? – тихо спросил я.

– Спасибо, получше…

Я присел на табуретку около кровати и взял ее за руку.

– Ба, расскажи мне о маме, – попросил я. – Я ведь так мало о ней знаю. Уж теперь-то мне можно все узнать?

– Она родилась очень слабенькой. – Бася приподнялась на подушках. – У меня мама, твоя прабабка, очень тогда болела. Я так боялась ее потерять, нервничала все время. Может, поэтому Берта и появилась на свет недоношенной, бог его знает. Я даже думала, что не выхожу ее. Отто очень старался, чтобы я ни в чем не нуждалась. Но к тому моменту, когда немцы оставили Львов, я уже три месяца с ним не виделась. Он вообще часто покидал Львов по делам службы: то в Берлин, то в Прагу, то в Париж. Я еще шутила: у тебя война как сплошное путешествие. Потом, правда, стал ездить по делам только в Альпы. Говорил, что, наконец, стал совмещать приятное с полезным: у него там, в Альпах, имение родовое было. Места там очень красивые, а уж само имение… Сказка просто. Старинное такое, его еще прадед строил.

– А ты откуда знаешь про место красивое и про имение старинное?

– А я была там.

– Ты там была?!

– Всего один раз. Там и Берту, маму твою, зачали.

– Ба, ты серьезно? – Я даже от удивления приподнялся.

– Конечно, серьезно. – Лицо ее засветилось от нахлынувших воспоминаний. – Страшно сказать, пятьдесят восемь лет прошло, а я до сих пор помню, как сидела на куче опавших листьев.

Я живо представил себе юную Басю, сидящую на куче осенних листьев, тоненькую и легкую, словно бабочка.

– Ты была у него в имении и не осталась там?

– Я же тебе говорила, что мама у меня очень болела, я ведь не могла ее оставить: она умерла, царствие ей небесное, в сорок четвертом, через неделю после прихода Красной Армии. Я осталась во Львове совсем одна, без поддержки. А тут Берта заболела воспалением легких. Есть нечего, опереться не на кого, ребенок маленький умирает на руках. Тут мне на счастье и попалась наша Мария Львовна. Если бы не она, я бы вслед за мамой и дочку бы схоронила.

– Наша Мария Львовна? – удивился я.

– Да, я пришла к знакомой в столовую при комендатуре, она мне для девочки масло сливочное припасла, тут меня и увидела Мария Львовна. Так себе было зрелище – худющая, как смерть, замученная, да еще хромая… Генеральша наша, тогда она, правда, еще полковницей была, хотела сначала мою знакомую отругать, что она раздает продукты неизвестно кому, но когда та сказала, что этот кусочек масла – для умирающего ребенка, Мария Львовна тут же замолчала. Она ведь тогда беременна была Викторией… Вот так мы с ней и познакомились. А Курнышов с супругой своей во Львове еще долго находился, справлял там свою службу. Валерий Андреевич, твой отец, очень был охоч до женского полу, красивый был, чертяка, общительный. Мария Львовна очень за ним следила, чтоб не увлекся на стороне какой-нибудь красоткой. Вот она и решила, что лучше меня ей помощницы не найти – замученная, на один бок припадает, да еще с ребенком. А я ведь красивая в молодости была, кавалеры заглядывались, пока я им шаг навстречу не делала, – Бася засмеялась, и я с удовлетворением отметил, что опасность действительно миновала.

– Брось кокетничать! Ты же хромаешь совсем чуть-чуть, это почти не заметно.

– Это сейчас незаметно. После того как мне в госпитале Бурденко операцию сделали, генерал устроил. А тогда…

Короче, стала Мария Львовна генералу песню одну и ту же каждый день петь: возьмем и возьмем Басю в Москву помогать мне по хозяйству; круглая сирота, мол, нам по гроб жизни благодарна будет. Валерий Андреевич сначала к этой придумке жены отнесся скептически: с таким именем, отчеством и фамилией в Москву, в такое-то время, да еще с оккупированной немцами территории…

– Ну ты же там по этим вопросам главный, – не сдавалась Мария Львовна. И уговорила.

За то время, которое семья генерала провела во Львове, Валерий Андреевич, видимо, привык ко мне. Я была, как пчелка: все успевала переделать по дому – к его приходу и ужин был готов, и рубашки стираны и поглажены, и меня уже в доме не было. А тут Марии Львовне вот-вот рожать. Ну, он и решил, что лучшей няни для его ребенка не найти, да еще Мария Львовна с ее-то капризным характером очень ко мне привязалась. Я с радостью поехала в Москву, лучшей доли своей маленькой дочке я в тот момент и не желала. О себе не думала. Мне казалось тогда, что я уже старая. А ведь мне всего-то было двадцать лет. Страдания, похоже, очень старят душу.

С Бертой на новом месте я горя не знала: ясли, детсадики – все с помощью Марии Львовны легко доставалось. Я жила под крылом генеральской семьи, как у бога за пазухой. Когда же Берточка стала постарше, Мария Львовна предложила отдать ее в спортивную школу. Мне не очень это нравилось, я хотела для своей девочки другой доли. Но сама Берта к тому времени очень увлекалась плаванием, а в школе этой столько для нее возможностей открывалось… В общем, я сдалась. Она стала редко появляться дома – ведь в спортшколе существовали по своим жестким законам… Но Берте нравилась такая жизнь – она стала такой крепкой, мускулистой, казалась старше своих лет. Когда она бывала дома, ей часто звонили ребята: она подолгу болтала с ними по телефону, дурила им головы. Я так радовалась, глядя на нее: молодая, красивая и, главное, уверенная в себе.