Читать книгу "Девушка с тату пониже спины - Эми Шумер"

До шоу с открытым микрофоном я доросла не сразу. Открытый микрофон — это шаг вперед, потому что там работаешь не «на приводах», и в публике очень часто бывают только другие комики. Я решила, что для боевого крещения мне подойдет один клуб в Гарлеме, на Сто Шестой, называется «Подземка». Я так уверенно поднялась на сцену. Ведь я уже много месяцев выступала перед настоящей публикой, и в зале бывало человек по двести, — поэтому я решила, что с тридцатью комиками уж как-нибудь справлюсь. (И тут я как бы пою следующие три слова.) Нееееет, нееее спраааавииилааась! Я провалилась. С треском. Никто не смеялся.

Первый провал всегда особенный. Ты его ощущаешь даже костным мозгом. Сначала думаешь, что-то не то со звуком. Но нет, все в порядке. Это с тобой не то. Проблема в тебе. В тебе и твоих жутких шутках — они не смешные. Ты понимаешь, что тебе все врали. В зале нет друзей, которые засмеются, чтобы не уронить твою самооценку. Там море неприветливых лиц, там люди, которые занимаются тем же, что и ты — поэтому они не считают, что ты прелесть. Они думают, что ты скучная, что ты отнимаешь у них время. И они все сосредоточены на своих выступлениях и на том, как им дальше продвигаться в стендапе. Когда я ушла со сцены, у меня кружилась голова. Я села в заднем ряду с несколькими комиками, которые мне улыбались, как бы говоря: «Сочувствуем твоей утрате». До конца шоу я просидела, повесив голову, и поняла, что мне нужно серьезно поработать. Я не плакала, но моя уверенность в себе разбилась на крохотные кусочки и разлетелась по грязному гарлемскому полу. Ну ладно, я плакала. И выпила несколько бокалов теплого пива.

С тех пор я начала выступать пару раз в неделю — то у открытого микрофона, то «на приводах». Я заканчивала номер и шла домой ужинать со своим парнем, Риком, с которым я очень счастливо жила в Бруклине. Мы оба были актерами. Познакомились, работая официантами. То есть оба ходили на прослушивания на фиговые роли в фиговых пьесах, и нас обоих никуда не брали. Помню, я думала: как странно, что многие мои знакомые комики выступают больше одного раза за вечер. Я чувствовала, как неутолимо они жаждут побыть на сцене, и мне их было жалко. За чем они гнались? Как будто еще одно пятиминутное выступление в парикмахерской (да, шоу устраивают везде) перед десятью другими пьяными претендентами на открытый микрофон что-то изменит.

А потом накрыло и меня. Я придумала первую удачную шутку. Такую, что мне захотелось выйти на сцену и рассказать ее. Это случилось в метро по дороге домой, в Уильямсберг, около часа ночи. Я сидела рядом с пожилой черной женщиной, и мы очень мило болтали. Так, ни о чем. Она была старая, как Хранитель Склепа у Хичкока. Или как калифорнийский изюм. Это не расизм. Будь она белой — была бы похожа на желтый калифорнийский изюм. Ладно, в общем, она вдруг спрашивает: «Вы слышали благую весть?» И тут я вижу, что у нее с собой такие религиозные брошюрки с картинками — и понимаю, что она пытается спасти мою душу. Я прям обманула ее ожидания, объяснила, что я еврейка и что мы с ней не встретимся в царствии небесном. Такие дела. Я думала, что она просто милая тетка, с которой я общаюсь, а она меня использовала, чтобы набрать очков за спасение. Откуда ей было знать, что я безбожная хитрая еврейка. Я шла домой от метро, размышляя об этой встрече, и придумала шутку. Хорошую.

Рано утром я позвонила сестре, разбудила ее. Ким ненавидит, когда ее будят. Но она не выключает на ночь телефон, и я это знаю, так что динь-динь-динь. «Ким, слушай, у меня новая шутка!» Она ответила мне ободряющим: «Пока». Но я уговорила ее не класть трубку и выслушать мою шутку. Шутка была такая:

Тут одна старушка в метро меня спросила: «Слышали благую весть?» Она меня пыталась спасти.

Я отвечаю: «Мэм, мне очень жаль. Я из евреев».

Она говорит: «Это ничего, ваш народ просто пока ищет Иисуса».

Я отвечаю: «Нет, мы его нашли. Может, это вы дурные вести не слышали».

Я прижала трубку к уху, дожидаясь, что ответит Ким. Столько раз уже так было. Где-то три Миссисипи спустя она сказала: «Смешно. Пока». И повесила трубку. Но мне этого было достаточно. Мне моя новая шутка прям нравилась. Я опробовала ее в тот вечер на открытом микрофоне, и ее хорошо приняли. Но я начала над ней работать. Может, если добавить пару неверных предположений, что за добрые вести, будет еще смешнее. Я пошла еще на один открытый микрофон, потом еще.

Через пару недель я написала новую шутку.

Мой парень всегда включает свет, когда мы занимаемся сексом, я гашу, а он опять включает.

На днях он говорит: «Чего ты стесняешься? У тебя красивое тело».

Я говорю: «Ты такой милый! Думаешь, я не хочу, чтобы это ты меня видел».

Мне шутка страшно нравилась. Я бы ее рассказала миллион раз. Я и рассказала. Выяснилось, что есть такие клубы, где можно «зазывать» — в смысле, стоять на углу и раздавать флаеры, рассказывая всем про шоу. «Эй, любите комедию?» Слышали же этих приставучих, когда ездили в Нью-Йорк? Ну, так это была я. В минус двенадцать я стояла на углу, пытаясь зазвать внутрь достаточно народу, чтобы меня пустили на сцену. Мне нужны были в зале тушки, и неважно, говорили они по-английски или нет.

Я подцепила заразу. Я с концами подсела на стендап, на то, чтобы выступать все лучше, и это работало. Выясняется, что если миллион раз выйдешь на открытый микрофон и «на приводы», позазываешь, сделаешь собственное шоу, станешь приглашать на него других комиков, а они начнут приглашать тебя, и если повторять это все каждый вечер по нескольку раз, — а еще если тебе от этого полностью сносит крышу, — можно стать немножко лучше. «Немножко» тут ключевое слово.

По сути, любой, кто занимается стендапом, — неадекватный мазохист. Чтобы чего-то достичь, нужно дико вкалывать и тратить кучу времени. На то, чтобы добиться настоящего смеха, уходят годы. Я становилась лучше шажок за шажком. Один комик — Пит Доминик, с которым я познакомилась «на приводах» в «Готэме», очень мощно подтолкнул меня вперед. Он сказал: «Надо знать все клубы в Нью-Йорке и выходить на сцену каждый раз, как будет возможность. Это должно стать навязчивой идеей». Он был прав. Джессика Керсон — самая смешная, кого я видела. Я смотрела ее выступления в «Готэме», она заканчивала шоу. Джессика была убийственна — я никого не видела, кто бы так мог. Зал просто валялся без сил от смеха. Когда она уходила со сцены, у зрителей болели лица. Она была первой, кто взял меня на разогрев на выезде. С ней я бы поехала куда угодно даром. Она пообещала мне пятьдесят баксов, просто по доброте душевной, но я пришла в восторг от того, что она хочет меня взять с собой.

А потом — года через два с половиной — я пошла на бесплатный семинар для новых комиков в клубе «Готэм», туда, где я впервые выступала со стендапом. Владелец, Крис Мацилли, пригласил туда агента и известного всей стране комика, чтобы они отвечали на вопросы где-то сотни коллег, пришедших в клуб. Я записывала как бешеная, пока Крис говорил о важности усердного труда. И тут он заявляет: «Хороший пример комика-трудяги — это Эми Шумер. Она этого еще не знает, но я порекомендовал ее в качестве нового лица на фестиваль в Монреале». Я это все слышала в первый раз. Я подпрыгнула от того, что Крис вообще знает, как меня зовут. И чуть не расплакалась, потому что он был первым серьезным человеком, который дал мне понять, что считает меня особенной.