Читать книгу "Сталинбург - Антон Фридлянд"

28. Рабочий процесс

От разговора с братом Матвей ожидал большего. Он надеялся, что Сева, узнав о досадном недоразумении, тут же пришлет за ним служебный «ЗИЛ», чтобы срочно увезти из этого гадкого места. Но оказалось, что брат не только был в курсе происходящего, но даже выступал инициатором этой ссылки.

— Ты пойми, Матфейка, это же для твоего блага! Нужно продуктивность твою повысить, а то совсем ты расслабился в Сталинбурге. Вот мы с отцом Лаврентием и решили, что нет лучше средства, чем творческий отпуск в Переделкинском ОМОНе.

— Какой на хер творческий отпуск, Сева? — возмутился Мэт. — Ты меня в натуральную тюрьму упек!

— Ну зачем ты так, братец! Свежий воздух, четырехразовое питание, вдохновляющая атмосфера и люди кругом приятные. Была б у меня возможность, сам бы недельку у вас пожил!

— Вот и живи здесь, если тебе это все так нравится! А меня отсюда забери сегодня же!

— Даже если б хотел тебя забрать — не могу…

— В смысле «не могу»? Ты министр или кто?

— Вот именно что министр. А у нас в министерстве знаешь как серьезно к документам относятся? Если выписали тебе разнарядку в дом творчества, то ее просто так не отменишь. Даже если сегодня процесс запущу, то на всю волокиту не меньше недели уйдет. А тебе через неделю как раз в столицу возвращаться. Кстати, мы с Лушей ждем тебя в гости десятого числа — заодно и День победы отметим.

Мэт понял, что ни просьбы, ни истерики на брата не действуют, и ему придется оттрубить в богадельне целую неделю. Интересно, где сейчас Пашка? За десять дней, что они бок о бок провели в Священном Союзе, он успел привязаться к пареньку и теперь беспокоился о нем. Однако Севу спрашивать о судьбе Паши Вильзона не стал, чтобы тот не прислал его сюда в тот же день, дабы Паша составил компанию режиссеру.

Повесив трубку, Матвей заметил эссеиста Мишу Куца, который стоял за его спиной, прислонившись к колонне. Судя по всему, он воспользовался возможностью улизнуть с часа коллективного творчества, чтобы не оставлять новичка без внимания. Ухватив Мэта за руку, он потащил его на второй этаж, где размещался небольшой музей. Музей этот был посвящен одному-единственному событию, произошедшему примерно год назад, а именно — визиту в дом творчества товарища Птушки.

Первым делом режиссеру пришлось ознакомиться с подробным планом перемещения генсека по зданию, где маршрут был обозначен пунктирной линией, а остановки — красными звездочками. Среди экспонатов преобладали фотографии (Птушка инспектирует столовую, Птушка выступает с трибуны актового зала, Птушка сажает яблоню в саду, Птушка благословляет известного поэта на написание правоверной оды и так далее), но присутствовали и более интересные артефакты. В частности, Матвей успел увидеть стул, на котором сидел товарищ Птушка, фрагмент лестничных перил, которых он касался, тарелку, с которой он ел, кружок унитаза, на котором он восседал и даже бумажную салфетку, в которую он высморкался. Все эти реликвии были помещены под пуленепробиваемое стекло и снабжены подробными комментариями.

Когда экскурсия завершилась, Матвей попытался свалить от провожатого, ссылаясь на то, что нужно работать, но Миша так просто его не отпустил. Пришлось пойти с ним в столовую, где в это время давали стакан кефира и булочку — мероприятие, которое в доме творчества пропускать было непринято. Ритуал получения кефира и булочки сопровождался декламацией стихов в исполнении поэтов, один за другим оказывавшимся на возвышении посреди столовой. Одни поэты взбирались туда самостоятельно, другим же помогали взобраться монахи — как показалось Матвею, против воли самих поэтов.

После того, как булочка была съедена, кефир выпит, а стихи прослушаны, Мэт наконец попал в свою келью. На застеленной кем-то койке он обнаружил блокнот с портретом Дзержинского на обложке и карандаш фабрики имени Красина. Чтобы отвлечься от мыслей о заключении, в котором оказался как минимум на неделю, Матвей попытался немного поработать, но это оказалось непростой затеей. Главным отвлекающим фактором выступал не затыкавшийся ни на секунду телевизор. И если в общественных местах телеэкран не привлекал к себе так много внимания, то оставшись с ним в замкнутом пространстве один на один, игнорировать его ты не мог.

В данный момент транслировался канал «Звезда» — сюжет, посвященный публичным казням, традиционно проводившимся на Красной площади по средам. Уже знакомый Матвею жабообразный ведущий расписывал неусыпную бдительность судебных органов и небывалый гуманизм палачей. Различным группам приговоренных к казни полагался собственный способ умерщвления — в зависимости от того, по какой статье их осудили. Так, например, предателей Родины топили в резервуаре с конским навозом, шпионов вешали, дезертиров расстреливали, еретиков вздергивали на дыбе, а содомитов сажали на кол. Все это демонстрировалось с особым вниманием к деталям, а диктор сопровождал казни эмоциональными комментариями, для чего ему приходилось перекрикивать стоны умирающих. Спрятаться от этой трансляции не было никакой возможности — когда Матвей выглянул в коридор, то увидел, что на всех экранах шла та же передача, но в коридоре звук был еще громче, чем в его келье.

Наконец репортаж с Красной площади завершился, и невидимая рука переключила все телевизоры на канал «Озеро». Как обычно, музыка Чайковского подействовала на Мэта убаюкивающе, и он задремал, но был разбужен к обеду. После обеда всех загнали на просмотр фильма о доблестных союзных разведчиках, разоблачавших мировой масонский заговор. Во второй половине дня Матвей работал гораздо продуктивнее: успел написать в блокноте слова «100 лет Октябрю» и «Сценарная концепция», а также нарисовал много пятиконечных звезд и серпов с молотами.

Когда поздним вечером снова врубили лебедей, Матвей размышлял о том, откуда у здешних властей такая любовь к этому балету. Вспомнил, что «Лебединое озеро» неизменно сопровождало смерти всех генсеков. А еще танцы маленьких лебедей стали фоном для августовского путча в 1991 году. Но в исторических хрониках Священного Союза никакой путч не упоминался — впрочем, это не говорит о том, что его не было. Может, «Лебединое озеро» служило Птушке своеобразным заклинанием? Пока он крутит его круглые сутки, никто другой эту шарманку не заведет? Раздумывая об этом, Матвей уснул.

29. Сбой программы

На следующий день, четвертого мая, Паша ни свет ни заря проснулся от того, что по его лицу пробежала крупная мышь. Это ощущение, прежде ему не знакомое, оказалось очень неприятным. Вскочив на ноги, он ударился головой о трубу под потолком подвала, и сон как рукой сняло. Следом за этим он стряхнул с себя пыль и труху, сполоснул лицо ржавой водой, которую сумел нацедить из трубы и выбрался из подвала.

Было около семи часов утра — обычно в такое время он сладко спал. Однако улицы уже были наполнены прохожими, спешившими на работу. Никто не обращал на Пашу внимания — все угрюмо несли свои помятые лица на ближайшую остановку автобуса. В киоске «Союзпечать» он купил блокнот и ручку, чтобы написать записку Баррикаде. На пути к ее дому молодого человека остановил тип в штатском, махнувший перед его носом красной «корочкой». У Паши потемнело в глазах.