Читать книгу "Личная жизнь Петра Великого - Елена Майорова"

Но вот он во Франции: «Зотов — старикашка маленького роста, с длинными белыми волосам, спадающими на плечи, невыносимо безобразный уродец, похожий на жабу», — свидетельствует Дюбуа.

Да, он состарился. Но спокойно кончить век царскому учителю не удалось. Овдовевший семидесятилетний граф — Петр пожаловал его этим титулом в 1710 году — обратился к царю с просьбой отпустить его в Москву, где он намеревался постричься в монахи. Но Петру безразличны движения человеческих душ. Никита Зотов, пусть недалекий и умом не блиставший, зато верный из верных, с которым к тому же Петра связывали достаточно необычные для него чувства детской привязанности, должен был служить до самой смерти.

Вместо пострига царь заставил Зотова жениться на вдове Стремоуховой, урожденной Пашковой, тетке одного из своих денщиков. Напрасно молил Зотов уволить его от посмешища; тщетно старший сын жениха приводил резоны относительно усложнения дел наследования, если этот брак состоится, — царю охота повеселиться на шутовской свадьбе. И от дел своего старого учителя Петр не намерен был отпускать, его ждала шутейская столица.

Резиденцией «собора» был «Пресбург», укрепленное место близ села Преображенского, где его члены проводили время в беспробудном пьянстве. Иногда эта пьяная компания выползала из своих келий и носилась по улицам Москвы в санях, запряженных собаками, свиньями, козами и медведями. С визгом и шумом соборяне в облачении, соответствующем чину каждого, подъезжали к дворам знатных москвичей, чтобы славить. Петр принимал в этих вылазках живейшее участие и оказывал князю-папе преувеличенные внешние признаки почтения сану. Однажды он встал на запятки саней, в которых ехал Зотов, и, как лакей, проследовал таким образом через всю Москву.

Зотов не только «работал для души» — за свой труд он получал жалованье в 2000 рублей, «готовые домы в Москве и Петербурге» и двенадцать слуг, каждый из которых был заикой, глухим, кривым и безобразным. Он пользовался правом требовать из дворцового погреба столько вина, пива и водки, сколько мог выпить вместе со своим беспутным двором. На церемониях князь-папа всегда держал скипетр и державу, изрыгал бессвязные речи, где непристойности чередовались с цитатами из Библии, и благословлял стоящих перед ним на коленях крестом из двух курительных трубок. Голову князя-папы венчала тиара из свиной требухи. Затем «понтифик» давал поцеловать соборянину статую Бахуса вместо иконы. Зотов танцевал перед гостями, пошатываясь и рыгая, подбирая полы облачения, так что были видны его кривые ноги. Князя-папу окружал конклав из двенадцати ряженых кардиналов, выбранных не только из первейших, но и чиновнейших пьяниц, и множества ряженых епископов, архимандритов и дьяконов. Все это сборище кривлялось, орало, пило, жрало, богохульствовало. Царь присутствовал на всех этих шутейных сборищах и пил больше всех.

Современники пытались разгадать смысл странных забав государя. Одни связывали преднамеренное спаивание гостей со стремлением выведать у них то, что каждый из них не скажет в трезвом виде ни о себе, ни о других. У охмелевшего человека развязывался язык, чем умело пользовался Петр, направляя беседу на интересующие его предметы. Другие видели в вылазках «всепьянейшего собора» попытку Петра предостеречь от пьянства знатных лиц, в том числе губернаторов и сановников, среди которых этот порок был широко распространен. Возможность зачисления в собор и угроза стать посмешищем окружающих должны были якобы удерживать сановников и губернаторов от пристрастия к вину. Третьи усматривали в деятельности соборян попытку высмеять папу римского и его кардиналов, заблаговременно сделать бесплодными попытки обращения русского народа в католическую веру.

Ни одно из этих предположений не убедительно. Два из них просто наивны, а третье не подтверждается фактами — в составе «собора» не было ни губернаторов, ни сановников. Не стоит также видеть в соборе какое-то особое отрицание католичества: Петр толком ничего не знал об этой конфессии. Во время путешествия по Европе обстоятельства не позволили ему побывать в Италии, так что неоткуда было возникнуть ненависти к папе римскому и католическому духовенству.

Сейчас полагают, что «собор» — это аналог европейского карнавала «праздника глупцов» и «пасхального смеха», привнесенный в Россию из Европы вместе с серьезными преобразованиями.

«Собор» обзавелся собственным уставом, совершенствовалась его иерархия, но за время своего существования он не приобрел никаких новых качеств, оставаясь всего лишь своеобразной формой развлечения. Если из обозрения ботика Никиты Романова выросло желание Петра создать русский флот, «собор» до конца жизни Преобразователя оставался сборищем уродов и отбросов общества. Скорее всего, в создании «собора», как и в развлечениях соборян, проявлялись недостатки воспитания царя, его грубые вкусы и низменные пристрастия.

Евдокия Лопухина, женщина благочестивая, огорчалась и плакала, очередной раз узнав о бесчинствах мужа. Но ее влияния не хватало, чтобы пресечь одно из самых любимых развлечений царя.

Петр придумывал все новые церемонии, отличавшиеся пошлостью и цинизмом. Например, четверо пьяниц, облачившихся в красные сутаны кардиналов, отправлялись в дом князя-папы, называвшийся Ватиканом. Четверо заик гнали гостей в зал папской консистории, где громоздились винные бочки и возвышался трон его всешутейской светлости. «Ты пьешь?» — строго вопрошал князь-папа, пародируя традиции первообразной церкви, и приказывал вливать в гостей немереное количество водки. Сам он тоже прикладывался к любимому напитку. Причастившись таким образом, гости отправлялись в соседний дом, причем предводительствовал Петр, одетый в костюм голландского матроса и увлеченно бьющий в барабан. Следом на бочке, которую тянули четыре быка, восседал пьяненький князь-папа.

Шествие двигалось к галерее, где были расставлены кушетки. Рядом с кушетками помещались огромные бочки, распиленные на две части: в одной находилась провизия; другая предназначалась для естественных отправлений. В подготовке ощущались продуманность церемонии и предусмотрительность разработчика — веда праздник длился три дня и три ночи, и покидать галерею никому не дозволялось.

Вокруг сквернословили слуги, кривлялись карлики и уроды, особенно любимые Петром, который их жаловал и находил очень забавными. Водка, вино, пиво, медовуха лились рекой. Гости поднимали по команде стаканы и опрокидывали их один за другим. Скоро все совершенно теряли человеческий облик, выясняли отношения, дрались, катались по полу, их рвало, выворачивало наизнанку.

Эти празднества назывались «битвой с Ивашкой Хмельницким». Часто застолья переходили в битвы, «такие потрясающие, — писал Куракин, — что было немало смертельных исходов». И здесь тон задавал царь: обезумев от вина, он падал в объятия одного из собутыльников или выхватывал шпагу, чтобы его проткнуть.

Петру, испытывающему пристрастие к пьяным сборищам, хотелось придать своим оргиям регулярный и официальный характер. Он считал, что политический гений и способность употреблять алкоголь в больших дозах у великих людей совмещены.

Первоначально представлявший собой исключительно мужской «клуб», «Всешутейский собор» скоро раскрыл свои двери и перед женщинами. Дарья Гавриловна Ржевская, была широко известна как князь-игуменья «Всешутейского собора»; следующей князь-игуменьей стала цесаревна Ромодановская; третьей назначенной на эту должность — Стрешнева; большую известность как князь-игуменья приобрела и «веселая вдова» Настасья Петровна Голицына. Не принято вспоминать, что активнейшее участие в потешных действах «собора» принимала госпожа адмиральша — Екатерина Алексеевна.