Читать книгу "Запад в огне - Евгений Сухов"

Известно, что Коршак очень осторожен. Общается только с ближайшим окружением и является одним из доверенных лиц Степана Бандеры. Отдает приказы сотникам через своих заместителей. Все его приказы выполняются незамедлительно. За ослушание или за промедление — смерть!

Был завербован «Абвером» в 1936 году. Впоследствии прошел курс обучения в разведывательной школе Берлина. В 1942 году получил звание старшего лейтенанта «Абвера». Один из активных организаторов ОУН, входит в его главный штаб.

Доподлинно известно, что он командовал взводом специального подразделения «Нахтигаль». Участвовал в расстрелах поляков и евреев в районе Львова и Белоруссии. Особенными зверствами его рота отметилась в Белоруссии, спалив несколько деревень вместе с жителями.

Отличительная черта: имеет невероятно звонкий голос, певуч, музыкален, учился в консерватории. Играет на нескольких музыкальных инструментах. В разведывательно-диверсионном лагере «Криница», расположенном в ста километрах от Кракова, где проходил подготовку вместе с другими украинскими националистами, создал народный хор «Соловейко», который впоследствии перерос в батальон «Нахтигаль», что значит с немецкого «соловей». Лагерь был строго законспирирован под лагерь трудовой повинности, где его воспитанники значительную часть времени занимались сельскохозяйственными работами, а также упражнялись в хоровом пении. Коршак в этом хоре являлся неизменным запевалой.

Незадолго до начала войны Коршак вместе с другими националистами был заброшен «Абвером» на территорию Волыни, где проводил террор против командного состава Красной армии. Так, например, его группой был убит командир полка вместе с семьей, застрелено восемь офицеров НКВД.

Все его соратники отмечают, что он весьма волевой командир, жесткий, если не сказать жестокий. Причем крайняя жестокость проявляется как к своим, так и к чужим.

Коршак был автором указа, по которому за сотрудничество с врагом, саботаж, диверсию, кражи военного имущества, дезертирство и многое другое, что подтачивает военную дисциплину, полагается смертная казнь. Именно во многом благодаря его стараниям организация со слабой партизанской дисциплиной УПА превратилась в по-настоящему серьезную и хорошо законспирированную армию. По оперативным данным, в войсках СС он имеет звание штандартенфюрера. В УПА занимает должность краевого командира.

Начальник 3-го отдела ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР полковник Утехин Г. В.».

Взяв с вешалки фуражку, Романцев направился в гарнизонную гауптвахту, в которой содержался Гамула.

Начальником гауптвахты был белобрысый веснушчатый старший лейтенант со странной фамилией Кочергин. Переносицу и значительную часть лица осыпали рыжие, величиной с маковое зернышко, веснушки. Было в нем что-то от деревенского Иванушки, соскочившего с печи. Но его добродушная внешность весьма обманчива: был он строг и во всем любил дисциплину. Под его командованием особенно-то не побалуешь. В паузе от ратных служб Кочергин любил выкурить папиросу и понаблюдать за тем, как проштрафившиеся бойцы под присмотром суровых автоматчиков ходят по двору гауптвахты гусиным шагом.

Сейчас был тот самый случай. Арестанты, расхристанные и без ремней, заложив руки за спину, тяжело передвигались мелкими шажками. На лицах каждого — откровенное страдание. Похоже, что на передовой им было намного легче, чем под пристальным оком начальника гауптвахты.

— Повеселее!.. Энергичнее!.. Глухов, не отставать, если не хочешь получить пять суток ареста!.. А ты, Миронов, молодец, если так будешь топать и дальше, так до Берлина дотопаешь!

Заметив подошедшего капитана контрразведки, Кочергин не смутился, дал команду «отбой» и бесхитростно предложил Тимофею папиросу из дюралевого трофейного портсигара. Отказываться тот не стал, поблагодарил легким кивком и спросил:

— Кто у тебя сегодня?

— Разведчики, все отделение.

— И за что их?

— Вчера привели «языка», а он оказался эсэсовцем из дивизии «Галичина», так они его даже до штаба не довели, по дороге расстреляли.

— В чем же причина?

— Не удержались, говорят, когда он начал рассказывать, сколько людей собственноручно пожег да расстрелял. — Старший лейтенант в отчаянии махнул рукой. — Порой думаешь, что я на их месте так же поступил бы.

— А начальство как узнало об этом?

— Кто-то случайно проговорился, а там уже доложили начальству, началось разбирательство. По решению военного трибунала все отделение отправили в штрафную роту. «Язык» позарез нужен был!.. Завтра должны прибыть сопровождающие… Да не смотри ты на меня волком, капитан, думаешь, я зверствую? Да я их дисциплине учу! И потом, тренировка хорошая, кто знает, может, я тем самым им жизнь спасаю. Уцелеет хотя бы один из них, уже хорошо!

— Сам решай, не мое это дело. Гамула здесь?

— А где же ему еще быть? — усмехнулся Кочергин. — Камеры здесь такие, что не убежишь! — кивнул он на крепкое здание из красного кирпича. — В царское время в нем тюрьма размещалась. При поляках тоже… А в тридцать девятом году наши в гауптвахту ее переделали. При немцах опять здесь тюрьму восстановили, партизан и подпольщиков в ней держали.

— Выходит, здание это с биографией.

— Да еще с какой! Этому зданию лет двести пятьдесят будет! Стены метра два толщиной, решетки чугунные, царские, с вензелями. Хотели вырвать, но потом передумали. Крепкие! Как раз для арестантов.

— Гамула не безобразничает?

— Куда ему от нашего распорядка деться? Чтобы не безобразничал, два дня спать ему не давали, так что он и на минуту глаз не сомкнул!

— И как он выдерживает?

— Крепкий бандеровец, — уважительно протянул старший лейтенант. — Уставится в одну точку и смотрит, не моргая.

— Хорошо. — Тимофей затушил папиросу. — Приведите его, допросить хочу.

— Сделаем.

Капитану для допроса арестованного предоставили небольшой кабинет с низко нависающим сводом, отчего помещение выглядело еще более мрачным. На двух окнах чугунные решетки с толстыми прутьями. У входа и в коридоре несли службу два автоматчика.

Не убежать!

Вскоре привели бывшего куренного атамана Остапа Гамулу со связанными за спиной руками. Выглядел он неважно: мрачный, с осунувшимся, изможденным лицом. На слежавшиеся волосы налипла солома, на длинных ссохнувшихся руках тяжелые наручники.

— Побудьте за дверью, — приказал Романцев автоматчикам, — уж сам как-нибудь справлюсь. — Когда бойцы ушли, неплотно прикрыл дверь и, указав Гамуле на стул, сказал: — Садись.

Арестант тяжело опустился. Только сейчас можно было понять, насколько тяжелыми были для него прошедшие дни: щеки, оставив глубокие морщины, запали в глубину рта и поросли серой щетиной, глаза, воспаленные, красные, взывали к немедленному отдыху.

— Нам нужен Коршак. Где его искать? Как скажешь, тогда можешь спать сколько захочешь.