Читать книгу "Испытание сталью - Виталий Храмов"

– Всё.

– Мир?

– Мир.

– Вот и ладушки.

– Командир, ты так спокоен сейчас, а мы ведь прямо на передке. Может, лучше перенести НП?

– Незачем. Немец нас отсюда не выбьет. Зачем бегать туда-сюда? Уж что-что, а обороняться мы научились. Наступать бы научиться. Сейчас немец ещё разок попытается сунуться, огребёт. Вот тут бы на его плечах и атаковать. А спокоен почему? Так умирать страшно только в первый раз. Кроме того, мы сидим среди своих, справа, слева, сзади – свои. А придётся воевать вообще в окружении. Сейчас – курорт.

Архангел кивал головой, оттопырив губы. Чудной.

В воздухе гуще засвистели снаряды. Загрохотали взрывы на наших позициях, земля затряслась. От близкого взрыва на меня кинуло кучу земли. Я втянул голову в плечи, прижался спиной к обшитой жердинами стенке траншеи.

Сейчас бы выслать в тыл немцам лазутчиков – найти эти батареи, да подавить. Но прямо тут лазутчики не пройдут, их надо было рассылать раньше и переправлять в других местах. Поставим заметку в память.

Когда закончился артобстрел, наступила звенящая тишина. Громозека беззвучно разевал рот, что-то кричал. Я потряс головой. Хоть я и открывал рот во время налёта, всё одно оглушило. Только песок теперь на зубах скрипит.

Поставил стререотрубу, снял очки, глянул в окуляры. Коробки серых танков и пятнистых Штугов. Цепи серой пехоты. Ганомаги тоже идут в атаку. БТРы в первой линии гонят! Совсем ополоумели нацики! Или наше ПТО в грош не ценят?

Звук стал возвращаться. Но тут начали долбить наши батареи, кусты разрывов выросли в рядах немцев. Солдаты противника стали передвигаться перебежками, бронетехника пошла зигзагами.

Кактус кричал в трубку рации целеуказания. Остальные – в бойницы наблюдали за немцами. Полкилометра – далеко. Четыреста метров. Захлопала противотанковая пушка слева и застрочили пулемёты.

Я поморщился – рано. Ну что сделает сорокопятка Штугу с такой дистанции? Только позицию засветит. А им, нацикам клятым, этого и надо. Насколько я помню, противник не кидает Штуги, как танки, в таранные атаки. Не кидал, по крайней мере – сейчас же они в одной линии с танками? Как бы там ни было, но раньше противник Штуги берёг. Использовал их по назначению – как машины артподдержки. То есть со второй линии. Потому потери самоходчики несли меньше, чем танкисты. И опыт боёв поэтому имеют огромный. Возможно, те немцы, что сейчас зигзагами ползут к нам в приземистых коробках Штугов, ещё французов с их союзниками заморскими били. И от Бреста до Воронежа дошли. Что им засечь наскоро оборудованную позицию ПТО? А уж стрелять они умеют! В этом и я сам убедиться успел.

– Ложись! – заорал я, опуская стереотрубу. Рядом присели мои соратники.

Быстрая серия разрывов рядом с моим НП, и орудие ПТО заткнулось.

– Метко стреляют, гады, – выругался я, выглядывая. Поднятая взрывами пыль на огневой позиции «прощай родины» оседала, показывая перевёрнутое орудие без колеса и тела расчёта.

Я толкнул Гавра, кивнув подбородком на огневую:

– Пошли бойцов проверить – есть ли живые?

Он решил – сам, с двумя егерями, перебежками метнулись на позицию пушкарей. Вижу – есть живые. Бойцы стали возиться – перевязывают, волокут в тыл. А сам Гавр перевернул пушку, осмотрел её. И этим привлёк к себе внимание врага. Пули стали высекать искры из бронещита орудия. Гавр рухнул под орудие, откатился в сторону. Потом пополз ко мне. Ну, ползи-ползи, рождённый летать под белым куполом.

Немецкие танки и САУ подошли на сто-двести метров и ближе не пошли, стали вести огонь с места, изредка передвигаясь. Пехота немцев под прикрытием их огня подтянулась к ним, залегла.

– Приготовиться! Приготовить гранаты! – закричал я, щёлкая затвором.

– Ориентир… поправка… осколочным, залпом… – кричал в трубку Кактус.

Со стороны немцев истерично завизжали свистки. Чудно – свистки!

Немцы поднялись и цепями побежали на нас.

– Огонь! – закричал Кактус.

– Ложись! – закричал я.

Жахнуло, так жахнуло! У меня аж в глазах зарябило.

– Чем ты? – проорал я на ухо Кактуса, опять сплёвывая попавший в рот песок.

– Стошестидесятые! – проорал он мне в ухо.

Я покрутил пальцем у его виска, он довольно оскалил грязное лицо. Торжество в глазах.

Охренел совсем! Миномет, а тем более такого калибра – оружие подавления, площадного воздействия. Очень неточное. Особенно на такой дистанции – из-за реки. А до немцев от нас было метров сто. Одна из мин вполне могла лечь прямо в наш НП. Нас бы всех собрали в одну лопату.

Я выглянул – двор скотобойни!

– Огонь! – заорал я, сам выставил автомат на бруствер, стал отлавливать в прицел уцелевших немцев, стреляя короткими очередями по два-три патрона.

Расстреляв патроны, рухнул на дно окопа, извлёк пустой магазин, сунул его в карман разгрузки, достал другой, перевернул его, постучал им по своей каске, выбивая песок, если он там был, вставил магазин в магазиноприёмник, передёрнул затвор. Всё это время смотрел, как Гавр, матерясь, перевязывал колено прямо поверх штанов. Он не был ранен – распорол ногу, когда на коленях бежал по дну окопа, наступил коленом на острый осколок, что неудачно оказался у него под ногой.

– Чё там? – спросил я его.

– Прицел цел, орудие – в порядке. Колесо только оторвало.

– У тебя?

– Ерунда! Обидно только!

– Громозека! За мной! – Я вскочил, Гавр и Громозека – тоже. Рванули по окопу к огневой ПТО.

И тут я почувствовал что-то. Что-то было не так. Что-то нехорошее почувствовал. Сходное чувство у меня было тогда, прошлой осенью, когда немец уже целится мне в сердце, а я, раскоряченный после того, как спрыгнул с танка, с пустыми руками. Чувство острой опасности. Смертельной. И такое же чувство у меня было, когда Кум, ментяра, собирался застрелить меня в спину.

– Атас! – заорал я, развернулся, кинулся на своих спутников, сбивая их обоих с ног.

Так в кучу и рухнули. Взорвалось прямо в голове. Наверное, я вырубился на время. Очнулся от того, что кто-то меня толкает в пах. Да больно-то как! Попытался встать, не получается. Будто на меня сверху навалили чего-то. Поднатужился, будто силовую тягу выполняю, пошло дело! Потом легче, легче, а потом кто-то меня схватил за ремень разгрузки и выдернул, отбросил, перевернул, на лицо полилась вода. Я смог открыть глаза.

Блин, нас взрывом засыпало! Бойцы-комсомольцы теперь тащили из земли и деревянной щепы Громозеку и своего командира. Я достал флягу, но она оказалась подозрительно лёгкой. Потому что была дырявая, смятая и пустая. А на корме у меня? Точно, вода! – с облегчением понял я. Быть раненым в корму – позор-то! А я-то думал, что ранен недостойно – мокро на филейной части, решил, что – кровь, а боли пока не чувствую. Бывает так – о том, что ранен узнаёшь не от боли, а от мокрости крови на коже.