Читать книгу "Радужная топь. Избранники Смерти - Дарья Зарубина"

Словник заторопился подхватить крышку да заодно полюбопытствовать, кого везут, но Иларий опередил его, заступил дорогу. Старику удалось лишь чуть коснуться пальцами сочащейся травяными настоями ткани. Да, знать, и того было лишку. Глаза у старого плута сделались странными, а может, только показалось это Иларию.

— Прыток ты, батюшка. И силы большой. — Манус глянул на старика сурово. Тот попятился, отвел взгляд. И уже через мгновение Иларий совершенно забыл о том, что видел удивленное и даже испуганное выражение на лице старого мага.

За поворотом дороги послышался вскрик. Ветер донес его до путников и, бросив под ноги, полетел дальше, переменив направление. Не было в том ничего особенного: мало ли звуков в весеннем лесу? Старое дерево скрипнет, валясь, — и кажется, будто стонет, умирая с первыми теплыми лучами, плутовница-сугробница. Птица вскрикнет — и будто душа у нее человеческая, столько в том крике боли и тоски. Да только в этот раз не птичий был крик — детский.

— Слышь, — насторожился возчик. — Господа маги, не сходим ли глянуть? Может, помощь кому нужна? Нас с почтенным словником недавно едва волки не заели.

Иларий, встревоженный не меньше возчика, вглядывался в лесную чащу, откуда донесся крик, но разобрать ничего было нельзя, а ветер, что принес его, переменился и теперь гнал звуки прочь, обрушивая на путников мешанину поскрипываний и шелестов из лесу, что остался у магов за спиной.

— Да птица, верно, — поджал губы словник. — А нам с тобой, господин мой хороший, ко княжескому двору поспешать надо.

— Идем. — Манус быстро пошел к лесу, выбирая снег покрепче, обходя черные озерца расплывшейся грязи. Возчик двинулся за ним, проверяя на ходу свои «железяки».

— Кто дитя в такую погоду, по ранней весне потащил в лес, тот сам виновный. — Бормоча, словник сделал вид, что собирается последовать за ними, но вместо этого шмыгнул ко гробу и, невзирая на мольбы бяломястовского возницы не тревожить упокойника, сдвинул крышку и, отодвинув с лица утопленника ткани, коснулся пальцами мертвой плоти.

Его словно молнией ударило. Потемнело в глазах, подогнулись ноги…

Глава 28

…рот наполнился соленой слюной. Переворотилось все, полетело в синюю бездну. И стало ясно до судороги, что жизнь его сейчас кончится. Мысль эта, чистая, сверкающая, словно река, осталась во всем его существе одна-единственная, заполнила собою все. И страх схлынул, пришло чудесное, нездешнее облегчение. Все, кончено, отмучился. Прости, матушка-Землица, прегрешения…

Жуткое, пахнущее падалью дыхание смерти обожгло шею.

— Да и чего я в жизни-то видел, — подумал Багумил, укрывая собою тщедушное тельце Дорофейки. — Ни достатка, ни сытости. Одни побои да обиды. Век прожил, а добра не видал. А Дорофейка и того меньше: мальчонка еще, а уже судьбой обиженный, калека, слепец. Вот, верно, и сжалилась над нами Землица, позволяет переселиться в свои хоромы, чтоб Дорофейка ей песни пел, а я сказки сказывал.

Где-то рядом, отчаянно рыча, сцепился с одним из волков приблудный их помощник-пес. Но, видно, не сумел совладать с противником, завизжал, забился и скоро смолк. Багумил перестал отчаянно пинаться, решив принять милость прародительницы смиренно, как подобает благочестивому страннику. Волки с новой силой накинулись на неподвижное тело, и старик, бормоча молитву, приготовился помирать. Да только зря внутренне радовался он, что вот-вот прекратится боль и навалится благословенное небытие, за которым будут светлые хоромы Землицы, где обретут они с Дорофейкой вечную благодать. Что-то отшвырнуло смерть прочь. Рык визг, за ворот Багумилу потекло горячее, липкое, рядом с лицом упало на разрытый лапами и пропитавшийся стариковской кровью снег что-то косматое.

— Однако ловок ты управляться с проклятыми лезвиями, — сказал кто-то не то с восхищением, не то с опаской. — А не боишься, что скажу о тебе кому из князей? Да хоть бы твоему хозяину, Чернцу Владиславу? Говорят, тех, кто с железками так обращается, князь Черны самолично карает, а потом голову на Страстной стене вороны клюют…

— Владислав Радомирович если и карает, так за дело. Не за железки, а за кровь, ими пущенную. Да только не так ножи и мечи сильны, как колдунам перетрухнувшим кажется. Манусова сила покрепче будет, но когда все потерял, начинаешь и в малом опору искать, — ответил другой голос.

Нежданные спасители ходили тяжелыми сапогами. Хлюпала перемешанная со снегом грязь.

Первый охнул.

— То-то же. И я был, батюшка, манус-красавец, а теперь вот шкура как сосновая кора, девкам не нравится. Не понять тебе, как оно, когда рук не чуешь. Была сила — и нет.

— Зря ты так, добрый человек. Знаю. Только смилостивилась ко мне судьба, помогла силу вернуть.

— Как?

— Сам не знаю. Девчонка одна, травница в заброшенной деревне под Бялым, вылечила. Травами какими-то шрамы мазала, мазала. Я не верил, а оно вот как: взяла сила и вернулась, да еще и с прибытком.

— Имя скажи. — Багумил зажмурился еще крепче, когда тяжелые сапожищи переступили через него, послышался шум. Один из спасителей, видно, от волнения, схватил другого за одежду, да тот вырвался.

— Агнешка. Да только ушла она. Сам ищу, не успел толком отблагодарить.

— Землицей прошу, манус, как встретишь, дай мне знать. Пришли в Черну гонца на базар, скажи отыскать возчика Славко. И гонца, и тебя, и лекарку твою золотом осыплю…

— Откуда у тебя золото, братец? — усмехнулся второй голос. — Не железками проклятыми добыл? А ну как ты разбойник, а я тебе лекаря пришлю, который тебе силы воротит. Меня потом не то что Владислав Чернский, любой из окрестных князей на стену приколотит, заживо.

— Вот уж деньги в чужом сундуке считать — неблагородное дело. Скажу только, есть у меня, скоплено, и если знаешь, каково бессильным жить, пришли ко мне свою лекарку. Не обижу. Говорила мне одна баба, что, мол, бывает такое, можно вылечить бессильного. А я, дурак, что твое дело, не поверил тогда. А теперь гляжу на твои шрамы — и уж тут как не поверить. Пришли ко мне девчонку. Шрамы твои о ее лекарстве довольно сказывают, чтобы в любые сказки поверить.

— Самому бы отыскать, — в голосе говорившего прозвучала горечь.

Багумил боялся пошевелиться. Тихо, стараясь не выдать себя, открыл глаза и тотчас зажмурил крепко-накрепко, потому как на него остановившимся желтым взглядом пялился здоровенный волк.

— Не знаешь, где она, или сказывать не хочешь?

— Не знаю. С лета ищу.

Отрубленная волчья голова откатилась в сторону, один из спасителей пнул ее ногой.

— Ну, с мертвецом-то что делать будем? — Крепкая ручища перевернула старика на спину. — Эх, вот и мальчонка с ним. Жаль, не успели. Что бы ему раньше крикнуть.

— Да живые они, — спокойно ответил другой голос. — На мальчишке и следа нет. Без чувств лежит. А старый-то хрыч, хоть и в крови, а вот как рожу морщит. Вставай, батюшка, если нога не сильно переедена.