Читать книгу "Сперанский - Владимир Томсинов"

Назначая Лагарпа наставником к своему внуку, Екатерина знала о том, что он исповедует республиканские убеждения. «Будьте якобинцем, республиканцем, чем вам угодно, — говорила она философу. — Я вижу, что вы честный человек, и этого мне довольно».

Носитель высоких и вместе с тем предельно отвлеченных идей — «ходячая и очень говорливая либеральная книжка», по выражению Ключевского, — Лагарп неустанно внушал своему августейшему воспитаннику мысли о вреде деспотизма и беззакония, о необходимости для монарха быть добродетельным и чтить закон. То же самое он преподавал и великому князю Константину Павловичу. Однако именно Александр оказался наиболее восприимчивым к идеям, которые проповедовал либерально и республикански настроенный швейцарец. Великий князь буквально влюбился в эти идеи. И именно через призму их стал смотреть на окружавшую его действительность. Россия при таком взгляде должна была показаться Александру страной весьма непривлекательной и даже более того — совершенно ему чуждой. Думая о том, что в скором времени эта страна может быть предоставлена ему в управление, он в мыслях своих примерял ее на себя, как одежду, и приходил к выводу, что она ему не подходит. Желание отречься от назначенной ему Богом тяжкой судьбы российского самодержца овладевало им в такие моменты, вызывая намерение покинуть Россию и поселиться с женою на берегах Рейна, чтобы «жить спокойно частным человеком, полагая свое счастие в обществе друзей и в изучении природы». Последние слова — взятые в кавычки — принадлежат самому Александру: он начертал их в письме к своему другу Виктору Павловичу Кочубею 10 мая 1796 года. Подобное намерение Александр высказывал и в одном из писем к Лагарпу. 9 мая 1795 года швейцарец, завершив курс обучения великого князя политической и нравственной философии, покинул Россию, но общение его с Александром после этого не прекратилось: оно лишь сменило форму — стало совершаться с помощью переписки. «Как часто я вспоминаю о вас и обо всем, что вы мне говорили, когда мы были вместе! — писал великий князь Александр Лагарпу 21 февраля 1796 года. — Но это не могло изменить принятого мною решения отказаться со временем от занимаемого мною звания. Оно с каждым днем становится для меня все более невыносимым по всему тому, что делается вокруг меня. Непостижимо, что происходит: все грабят, почти не встречаешь честного человека; это ужасно!»

В начале 1798 года Лагарп будет избран членом директории Гельветической республики и получит возможность испытать на практике либеральные истины, которые он преподавал будущему российскому императору. Тогда он убедится, что либералом легко быть только в частной жизни. На посту главы Гельветической республики Фредерик-Цезарь Лагарп действовал так же сурово и насильственно, как и властители, которых он обличал, будучи преподавателем политической философии.

А его ученик, великий князь Александр, будет в это время проходить другую школу политического воспитания: школу сурового правления своего отца — императора Павла I. О том, как воспринимал Александр отцовские уроки, хорошо свидетельствует его письмо к Лагарпу, датированное 27 сентября

1797 года. «Мой отец по вступлении на престол захотел преобразовать все решительно, — писал наследник российского престола своему швейцарскому наставнику. — Его первые шаги были блестящими, но последующие события не соответствовали им. Все сразу перевернуто вверх дном, и потому беспорядок, господствовавший в делах и без того в слишком сильной степени, лишь увеличился еще более. Военные почти все свое время теряют исключительно на парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совершилось. Наконец, чтоб сказать одним словом — благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами; существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот».

Свое воспитательное воздействие на сына император Павел неимоверно усилил тем, что не позволил ему остаться сторонним наблюдателем проявлений деспотизма, но предоставил довольную возможность испытать последний на собственной шкуре. Это испытание оказалось для Александра на редкость горьким. Временами он чувствовал себя откровенно несчастным. Не проходило дня, в который бы цесаревич не получал от отца-императора какого-либо замечания или выговора за ту или иную оплошность. Делались они как будто специально в форме, больно ранившей самолюбие Александра. К нему приходил генерал-адъютант Павла — обыкновенно это бывал И.О. Котлубицкий — и говорил, что его величество просил передать его высочеству, что он, его высочество, в таком-то деле «дурак и скотина». Добросовестное исполнение подобных поручений Павла, верная передача его слов Александру дорого обошлись впоследствии Котлубицкому. Сделавшись императором, Александр сперва сослал помощника Павла в Арзамас, а год спустя и вовсе спровадил 26-летнего генерал-лейтенанта в отставку.

Утром 11 марта 1801 года на разводе караула, который находился в ведении великого князя Александра, Павел, заметив какую-то оплошность, заорал: «Вашему высочеству свиньями надо командовать, а не людьми!» Александр, обыкновенно делавший в таких случаях поклон отцу, выражая тем самым согласие с его словами, на сей раз демонстративно отвернулся и закусил губу. Мог ли он, вступив на престол, забыть обиды, нанесенные ему отцом-деспотом? «Если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев». Эти слова сына и наследника Павла из письма к Лагарпу выглядят вполне искренними. Либерализм имел для Александра помимо прочего и личный смысл. Либерализмом своим он как бы протестовал против отцовского деспотизма, оставившего на его самолюбии глубокий след. Именно поэтому поза либерала была для молодого императора, особенно поначалу, чрезвычайно приятной.

* * *

Восшествие Александра I на императорский престол нарушило однообразие чиновничьей жизни Михаилы Сперанского. Политика нового императора, направленная на изменение всей системы управления страной, требовала для своего осуществления людей, способных разрабатывать проекты государственных преобразований. Сперанскому при его уме, широкой образованности и умении ясно и в строго логичной последовательности излагать на бумаге свои и чужие мысли можно было надеяться в этих условиях на новый взлет по лестнице чинов и должностей.

Случай завоевать благорасположение Александра Михайло Михайлович имел еще в правление Павла I, когда ему поручено было, в дополнение к основной его должности экспедитора генерал-прокурорской канцелярии, также управление канцелярией «Комиссии о снабжении резиденции припасами, для распорядка квартир и прочих частей, до полиции принадлежащих», которая возглавлялась молодым цесаревичем[9]. Названная комиссия призвана была заниматься не только доставкой продовольствия в Санкт-Петербург, но и контролировать цены на продукты, следить за благоустройством столицы.

13 марта 1801 года император Александр принял на государственную службу тайного советника Д. П. Трощинского, уволенного по собственному прошению ровно пять месяцев назад (12 октября 1800 года). Время, прошедшее со дня ухода со службы, Дмитрий Прокофьевич использовал главным образом для того, чтобы повысить уровень своей образованности: он происходил из рода небогатых малороссийских дворян и не сумел получить в юности хорошего образования. Перебравшись на жительство в Москву, Трощинский всю зиму слушал лекции в Московском университете (будучи уже в пятидесятилетнем возрасте[10]), в свободное же от лекций время предавался чтению книг. При императрице Екатерине II он дослужился до чина действительного статского советника. С сентября 1793 года состоял «у собственных Ее Императорского Величества дел», то есть занимал место статс-секретаря императрицы. Чин тайного советника Дмитрий Прокофьевич получил при императоре Павле — 25 августа 1797 года. С июня 1798-го до апреля 1799 года он являлся присутствующим в 3-м департаменте Правительствующего Сената и президентом Главного почтового управления, оставаясь при этом статс-секретарем. Последние десять месяцев до своего увольнения в отставку Трощинский занимался ревизией Московской, Владимирской, Рязанской и других центральных губерний Российской империи.