Читать книгу "Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская"

Перебежчик 263-го пехотного полка 250-й дивизии в середине апреля 1942 года рассказал о том, что слышал от офицеров: Муньос Грандес разработал «план весеннего наступления».

Этому плану не суждено было осуществиться: оборонительные бои испанцев продолжались, а сам Муньос Грандес в конце мая уехал в Испанию. Вместо него временно командовать дивизией прибыл бригадный генерал Э. Эстебан Инфантес. Начиная с 1 мая 1942 г. в «голубую дивизию» стало поступать новое пополнение, а сменившиеся подразделения отправлялись в Испанию. По сведениям, полученным от военнопленных и перебежчиков, смена подразделений должна была полностью закончиться к 15 июня 1942 г., когда в дивизии число солдат и офицеров достигнет 12 тыс. Эти сведения в дальнейшем подтвердились, к концу июля было обновлено до 80 % состава дивизии[189].

Готовясь к штурму Ленинграда, предполагавшемуся в сентябре, командование немецкой группы армий «Север» подтянуло к городу ряд новых соединений, в том числе и «голубую дивизию».

С 20 августа 1942 г. подразделения «голубой дивизии» небольшими группами со знаменами стали уходить на запад, а к 26 августа дивизия была полностью снята с фронта в районе Новгорода и по железной дороге переброшена под Ленинград — в Сиверскую, Сусанино, Вырицу, Большое Лисино, где оставалась 15–17 дней для окончательного укомплектования, подготовки и отдыха. 10–15 сентября дивизия заняла оборону на Кол пинском участке Ленинградского фронта, сменив 121-ю немецкую пехотную дивизию. Из общего оперативного приказа по 250-й дивизии следует, что границами сектора дивизии были: с востока железнодорожная линия Колпино — Toсно, а с запада — селение Баболово. Так «голубая дивизия» заняла свое место в кольце блокады, созданной немцами вокруг Ленинграда. «Голубая дивизия» тоже несет прямую ответственность за смерть, муки и страдания его мирного населения.

Гитлер был удовлетворен солдатами «голубой дивизии». Они пока, в общем, безропотно клали головы за дело фашистского рейха, подставляли лбы под пули, предназначенные немцам. Но в упоении от временных успехов — шла ранняя осень 1942 г. — фюрер связывал с «голубой дивизией» далеко идущие планы. 5 сентября 1942 г. в очередной «застольной» беседе он сообщил своим сотрапезникам: «Я думаю, что одним из наших лучших решений было разрешение испанскому легиону сражаться на нашей стороне. При первой же возможности я награжу Муньоса Грандеса железным крестом с дубовыми листьями и бриллиантами. Это окупит себя. Любые солдаты всегда любят мужественного командира. Когда придет время для возвращения легиона в Испанию, мы по-королевски вооружим и снарядим его. Дадим легиону гору трофеев и кучу пленных русских генералов. Легион триумфальным маршем вступит в Мадрид, и его престиж будет недосягаем»[190].

К этому времени предположение Франко, что война продлится долго, под влиянием событий на Восточном фронте переросло в убеждение.

Между «блоком» и «осью»

В разгар прогерманской и антикоммунистической кампании в испанской прессе, сопровождавшей поход «голубой дивизии» на Восток, который находил горячий отклик в фалангисгских кругах, пришло известие о разгроме немцев под Москвой. Впечатление было ошеломляющее. Английский историк С. Пейн даже утверждает, что «высшая точка энтузиазма в Испании по отношению к войне, которую вела Германия, спала вскоре после поражения под Москвой в декабре 1941 г.»[191]. Политика испанского правительства еще очень длительное время была открыто прогерманской и пронацистской. Но после декабрьского поражения немцев под Москвой Франко с еще большей настойчивостью стал избегать всего, что могло бы поставить Испанию на грань войны.

8 декабря 1941 г. Япония совершила нападение на Пёрл-Харбор. Америка вступила в войну. 11 декабря Германия объявила войну Соединенным Штатам. В тот же день Чиано записал в своем дневнике: «Вечером Риббентроп попросил нас поддержать предложение Германии о том, чтобы страны тройственного пакта объявили войну Соединенным Штатам. А как Испания?»[192]. Испания хранила молчание неделю. 18 декабря 1941 г. Франко и Серрано Суньер скрепили своими подписями декрет, в котором говорилось: «Испания сохраняет, как и в предыдущей фазе конфликта, свою позицию невоюющей страны»[193].

К толпам фалангистов, скандирующих время от времени «Гибралтар! Гибралтар!» у стен британского посольства, присоединились их коллеги, выкрикивающие «Куба! Куба!» у стен американского посольства. Всесильная гражданская гвардия спокойно взирала на эти бесчинства. Серрано Суньер «позволял» прессе «метать гром и молнию» в адрес как Англии, так и США. И почти в то же время, в начале января 1942 г., вступили в решающую стадию переговоры, которые вел в Вашингтоне посол Испании X. Карденас. 5 февраля от имени испанского правительства Карденас дал абсолютные гарантии, что «продукты, полученные от Соединенных Штатов, будут использованы только в пределах национальной территории и на благо испанского народа»[194]. Госдепартамент принял на веру гарантии испанского правительства, соглашение было подписано. И тогда же стало известно, что 13 февраля в Севилье встретились Салазар и Франко. На беседах двух диктаторов присутствовал и Серрано Суньер. Но Франко говорил с Салазаром только на португальско-галисийском диалекте, который Суньер плохо понимал. Впоследствии Суньер жаловался друзьям, что он практически «отсутствовал». Были приняты все меры, чтобы содержание беседы осталось в глубокой тайне, и прессе оставалось лишь строить догадки. Кое-какое основание для предположений о возможном содержании беседы давала речь Франко, произнесенная на другой день перед севильским гарнизоном. Это была та самая печально известная речь, в которой Франко с гордостью говорил о «кулаке» испанских добровольцев в «степях России» и обещал, что в том случае, если дорога на Берлин будет открыта, миллион испанских добровольцев придет на помощь Германии[195]. Отсюда иностранные обозреватели делали вывод о новом приливе прогерманских настроений в Испании.

Из публикаций, увидевших свет уже после окончания войны, стало известно, что во время беседы Салазар полностью исключал возможность нападения на острова и также на саму Португалию со стороны англичан. Не верил он также и в нападение Германии. Салазар признал, что в США часть общественного мнения оказывает на правительство давление в пользу оккупации Азорских островов и т. д. Однако он не думает, что это давление окажется достаточно сильным, чтобы привести к такого рода действиям. Салазар заверил, что в случае такого нападения, как и в любом подобном случае, Португалия будет обороняться против любого агрессора всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. Франко обещал оказать любую возможную помощь. Собеседники откровенно обсудили и опасность, угрожающую, по мнению испанцев, правительству Салазара в связи с происками англичан и коммунистов. Салазар признал наличие известной угрозы со стороны коммунистов, в связи с чем и были произведены в Португалии в последнее время аресты, прибавив при этом, что все же не видит с этой стороны никакой серьезной опасности. Но он решительно не согласился с утверждениями испанцев, что англичане пытаются его свергнуть. На возражение Серрано Суньера, что «англичане здесь, в Испании, совершенно открыто готовили революцию против существующего режима», Салазар удивленно заметил, что совсем недавно английский посол сэр Сэмюэль Хор «уверял его как раз в обратном».