Читать книгу "Светлячки на ветру - Галина Таланова"

Однажды она встретила на улице сокурсницу, и та поделилась тем, что успешно работает в одной фирме, где пишут диссертации, статьи, доклады за других — тех, кто за время «перестройки» выбился в «люди», но у которых, ну совершенно нет желания и времени на такие глупости, как стряпание научных работ для получения ученой степени или вымучивание доклада для какого-нибудь конгресса или симпозиума. Предложила Вике попробовать поработать у них хотя бы для начала по совместительству.

Первым ее заданием было сделать стендовый доклад или постер для какой-то там конференции. Причем ей почти не надо было ничего высасывать из пальца: автор предоставил богатый экспериментальный материал. Вся проблема состояла лишь в том, что заказчик ставил жесткие сроки работы: на своей службе выполнять эту работу она не могла, приходилось трудиться по вечерам и в выходные. Поэтому на сон теперь у нее оставалось три-пять часов. К концу недели она настолько изматывалась физически, что просто закрывала на минуточку уставшие глаза, которые жгло так, будто надуло пыльным ветром, — и проваливалась в сон, прямо сидя на компьютерном стуле за голубым экраном монитора. В таком режиме она проработала три месяца: подготовила две статьи, три доклада и еще материал для настенного календаря. На полученные деньги купила посудомоечную машину и поменяла в квартире сантехнику. Муж раздражался, что она совсем забросила дом: он теперь и прачка, и уборщик, и нянька, что они перестали по выходным выезжать на дачу или ходить хотя бы гулять и в гости; возмущался, что ребенок ошивается на улице в сомнительной компании.

Неизвестно, сколько бы она тянула эту нагруженную баржу против течения, уподобившись бурлаку, если бы не трагический случай с одноклассником сына. Мальчишки сидели на ступеньках лестницы в чужом подъезде и дурачились. Они могли бы гулять на улице: погода была ясная, хотя уже прошел Покров и все готовилось к зиме. Никто толком не понял или, напугавшись, не сказал, что произошло, но ясно было одно: один из них упал с лестницы на каменную площадку, свернув себе шею. Смерть от образовавшейся трещины была мгновенной. Тимур прибежал домой очень испуганный, трясущимися губами рассказал, что Витя оступился, упал и лежит теперь на лестнице. Молнией мелькнула мысль, что дети, дурачась, толкнули одноклассника, и, возможно, это сделал ее сын. Пока остальных ребят по очереди допрашивала милиция, Вика обнимала Тимура и крепко прижимала к себе, чувствуя, как колотится пудовой гирей его сердце. Ночью сын не спал, включил свет, просил ее посидеть рядом и держался за руку, точно малыш, делающий первые шаги. Молчал, она гладила его по голове и по лицу. Волосы были шелковистыми и мягкими, стекали по ее пальцам, пальцы запутывались и перебирали пряди, словно четки. Внезапно губы сына дрогнули, искривились гусеницей, и он разрыдался. Плач сотрясал все его худенькое тельце, бившееся в конвульсиях, переходя в кашель. Она гладила его лопатки, выпирающие крылышками ангела, и чувствовала, что все очертания в комнате расплываются, и все, что произошло, конечно, тяжелый беспробудный ночной сон и кошмар, который отступит с рассветом, облизывающим розовым сухим языком тюль занавески.

Через два дня она написала заявление об увольнении из своего НИИ. Было ли это ошибкой в ее жизни? Она частенько потом жалела, что перечеркнула свои юношеские мечты жирным красным фломастером. Теперь она стала госпожой НИКТО, строгающей научные работы под чужими именами. Зато в семье появились деньги. Они даже могли себе позволить съездить отдохнуть: сначала на Кавказ, потом в экзотический Египет и далекую Турцию, где «все включено». Никогда раньше она даже не мечтала о таком счастье! Но ее не покидало ощущение, что жизнь проходит впустую, она растрачивает свои способности ни на что. В глубине души она презирала этих избалованных богатых папенькиных деток и деловых новых русских, жаждущих обзавестись «корочками», не ударяя палец о палец. Она написала две монографии, но на книгах стояли чужие фамилии, чьим носителям пожимали руки на конгрессах и симпозиумах. А она была в шапке-невидимке. Она была кандидатом наук, а могла бы стать и доктором: наследственность и мозги у нее отменные, но, увы, не сбылось и не случилось. Медленное переползание изо дня в день. Она даже не могла сказать, что жила в неполную меру сил и отпущенных природой возможностей. Нет, она выкладывалась на полную катушку, но лавры за ее работу получали другие. И хотя они с ней щедро расплачивались, чувство гадливости не покидало ее. Иногда она думала о том, что вот так же проститутки торгуют своим телом, ублажая клиентов. Впрочем, задевало ее больше не то, что она делает работу за других, а то, что она не может этими работами похвалиться: они не ее, об этом никто не должен знать, условия договора были таковы, что ее имя, как имя суррогатной матери, было для общества строжайшей тайной. Она была без лица, тенью в пасмурную погоду. Социального статуса у нее просто не было.

Вообще она все чаще думала о том, что желала бы быть маленькой девочкой, которую крепко держат за руку, чтобы ее всегда защищала какая-то неведомая ей внешняя сила. Ей не раз говорили, что она сильная женщина, а она-то всегда считала себя слабой. Ей так хотелось, чтобы повели по жизни, если уж не понесли на руках; мечтала уткнуться в надежную мужскую грудь, заслоняющую и от крепчающего с годами ветра судьбы, и от шумной толпы, быстро текущей мимо, как с грохотом срывающаяся со скалы горная река, готовая подхватить тебя своим бурным течением.

Она была счастлива в девичестве, и всегда они жили с мамой как за каменной стеной. Со смертью отца ей пришлось самой становиться сильной. Мама как была, так и осталась девочкой, созданной для того, чтобы вызывать умиление взрослых и играть в куклы. Взрослые проблемы решал папа. Она хотела теперь, чтобы Вика решала проблемы, которые раньше решал муж. В браке Вика чувствовала себя девочкой, взбирающейся по лестнице с гнилыми ступеньками и сломанными перилами. Осторожно пробуешь ступеньку ногой, чувствуешь, что она качается, — И перешагиваешь через нее, ступая на другую или даже перепрыгивая через две. Неуклюже балансируешь руками, зная, что перила давно висят на одном гвозде. Сорвешься вниз — подхватят ли?

Звезды рассыпались на бутылочные осколки, на гранях которых играет и лунный, и солнечный свет, которые можно потрогать — и пораниться до крови.

Когда Глеб уезжал в командировку, она растерянно смотрела на пустую половину кровати и думала о том, что с ней было бы, если бы он исчез: ушел или умер. Зрелище пустой половины постели вызывало в ней такую печаль — и она чувствовала себя беспомощной девчушкой, оставленной родителями в большом запертом доме. Завтрак на столе, но по углам дома прячутся домовые — и страшно: вдруг они выйдут? И позвать некого, и убежать не убежишь. И крик твой никто не услышит. В детстве она частенько приходила к бабушке по ночам, когда становилось страшно. Говорила, что задыхается и ей надо закапать капли в нос от насморка или намазать нос бороментолом. Бабушка зажигала свет — и притаившиеся человечки исчезали. Страх и одиночество отступали вместе с брызнувшим в комнату веселым, будто пузырящийся лимонад, светом. Огромная красная люстра качалась на потолке от сквозняка, как буек на волнах, — и отброшенные предметами тени оживали и шевелились, но было уже совсем нестрашно. Пока бабушка искала капли или мазь, Вика подходила к зеркалу и разглядывала себя в белой пижаме с широкими оборками на штанах, на рукавах и горловине, по полю которой шелестели на ветру голубоватые ландыши. Вика нравилась себе. Она поправляла бантики, сделанные из рулика и завязанные на стыке оборок, напоминающие ей крылья бабочки. Она сама теперь чувствовала себя бабочкой или стрекозой, которой захотелось яркого света.