Читать книгу "Черное воскресенье - Томас Харрис"

— Кажется, взорвалась газовая плита на кухне.

— Ах да, конечно, так я и думал, — фыркнул доктор и зашагал прочь по коридору.

— Кто такой ЛОР? — спросил Мошевский.

— Врач-отоларинголог. Ухо, горло, нос. Кстати, я и не знал, что вы говорите по-английски.

— Говорю, но плохо, — смутился Мошевский и суетливо ретировался в палату, провожаемый недобрым взглядом Корли.

Кабаков проспал целый день. Когда кончилось действие успокоительного, его глазные яблоки начали двигаться под закрытыми веками, и ему приснился сон. Сон был цветным, ярко окрашенным, как при наркотическом опьянении. Кабаков увидел свою квартиру в Тель-Авиве. Зазвонил красный телефон. Кабаков попытался дотянуться до трубки, но не смог. Он запутался в груде одежды, сваленной на полу, и эта груда воняла кордитом[5].

Кабаков вцепился пальцами в простыню. Раздался треск полотна, и Мошевский рванулся из кресла, продемонстрировав прыть капского быка. Разжав кулаки Кабакова, он уложил его пуки вдоль туловища и с облегчением увидел, что разорвана лишь простыня, бинты же остались целы.

В голове Кабакова замелькали воспоминания, от них он проснулся и стал вспоминать дальше. Память возвращала все вперемешку, вне логической или временной последовательности, и он едва не свихнулся, пытаясь соединить воедино ускользающие обрывки событий.

С наступлением ночи убрали кислородный тент, а звон в ушах ослабел настолько, что Кабаков теперь мог внимать Мошевскому, который подробно доложил ему обо всем, что произошло после взрыва — о «скорой помощи», о фотографах и о представителях прессы, которых на время удалось ввести в заблуждение, но которые подозревали, что дело нечисто.

В общем, когда в палату впустили Корли, Кабаков уже был подготовлен и не ощутил волнения.

— Выкладывайте все о Музи! — процедил Корли, сдерживая бешенство.

Попытка говорить вызвала у Кабакова приступ надрывного кашля и саднящее жжение в легких. Он замотал головой и кивнул Мошевскому.

— Расскажи ему, — с трудом выдавил он.

Произношение Мошевского претерпело разительную метаморфозу, он делал явные успехи.

— Музи являлся импортером...

— Мать вашу, это мне известно! У меня есть найденные там документы. Говорите о том, о чем знали только вы.

Мошевский скосил глаза на Кабакова и, получив в ответ легкий кивок, начал с допроса Фози, рассказал о находке статуэтки Мадонны и проверке корабельных документов. Кабаков, преодолевая кашель, дополнил его слова сценой в квартире Музи. Не успели они закончить, как Корли присел к прикроватному столику и отдал по телефону серию распоряжений касательно «Летиции», ее экипажа и отправки на судно команды экспертов. Кабаков, услышав это, поспешно вставил:

— Прикажите там покруче обращаться с Фози в присутствии экипажа.

— Что? — Корли прикрыл ладонью трубку.

— Пусть пригрозят ему арестом за отказ сотрудничать и вообще немного тряхнут. Я его должник. У него семья в Бейруте.

— А он пожалуется, и мы окажемся в дураках.

— Он этого не сделает.

Корли отвернулся и еще несколько минут говорил по телефону.

— Да, Пирсон, а Фози вызовите ко мне...

— Пожиратель свинины, не брезгающий человечинкой, — пробормотал Мошевский.

— Именно так, — словно подтвердил Корли. — Вызвать ко мне, напомнить о его правах. Не задавайте ему слишком много вопросов, Пирсон, только вызовите. — Он повесил трубку. — Ладно, теперь о вас, Кабаков. Согласно докладу пожарных, из горящего дома вас вытащили два парня с сумками для гольфа. Парни случайно проходили мимо. — Корли остановился посреди палаты, крутя на пальце связку ключей. — Потом эти странные игроки в гольф, опять-таки случайно, уехали с места происшествия в крытом грузовике, как только прибыла «скорая». Забавный такой грузовичок, совершающий челночные рейсы по перевозке игроков некоего гольф-клуба, члены которого, как написано в полицейской сводке, говорят с забавным акцентом. Вроде вашего. Какого черта вас сюда занесло, Кабаков? Будете и дальше вешать мне лапшу на уши или как?

— Я сообщил бы вам потом, когда бы что-нибудь выяснил. — Кабаков отвечал осторожно, сдавленным голосом, но не собирался оправдываться.

— О да! Из своего поганого Тель-Авива. Отправив мне открытку, в которой выражалось бы сожаление по поводу недостатка достоверной информации.

Корли вперил взгляд в окно. Через минуту, когда снова повернулся, он был уже спокоен. Корли преодолел свой гнев и был готов к продолжению сотрудничества. Кабаков такую способность ценил очень высоко.

— "Американец", — задумчиво проговорил Корли. — Значит, он сказал: «Американец». К слову, Музи был почти чист перед законом. В полицейских картотеках за ним числится всего один арест за угрозу расправой, оскорбление действием и нарушение общественного порядка во французском ресторане. Обвинение спустили на тормозах.

— Осмотр дома мало что дал, — продолжал он после паузы. — Мина была пластиковая, немногим больше фунта весом. Мы полагаем, что контакты были вставлены в патрон для лампочки в холодильнике. Холодильник отключили от сети, прикрепили провода, потом дверцу закрыли и снова воткнули штепсель в розетку. Оригинально.

— Я о таком однажды уже слышал, — тихо, очень тихо заметил Кабаков.

— Теперь первым делом я намерен перевести вас в Бетесду, в военно-морской госпиталь. Там мы сможем обеспечить должную безопасность.

— Я не собираюсь...

— Ах, да! — Корли, будто спохватившись, вынул из кармана пиджака последний выпуск «Нью-Йорк пост» и развернул на третьей полосе. С нее глядела фотография раненого, снятая из-за плеча санитара «скорой помощи» в момент погрузки носилок в реанимобиль. Лицо Кабакова почернело от копоти, но черты были вполне различимы. — Репортеры назвали вас Кэбовым, место жительства и род занятий неизвестны. Разнюхали, сволочи. Полицейскому отделу информации мы заткнули пасть еще до того, как выяснили вашу личность. А Вашингтон драит мою задницу. Директор считает, что арабы могут опознать вас по этой фотографии и попытаются пришлепнуть.

— Великолепно! Устроим встречу, захватим одного живьем и потолкуем по-свойски.

— Нет. Только не здесь. Для этого пришлось бы эвакуировать целое крыло. Кроме того, если они, не дай Бог, преуспеют, от вашего трупа мне не будет никакого проку. Нам не нужен второй Иосиф Алон.

В 1973 году военно-морской атташе Израиля в Вашингтоне полковник Алон был застрелен убийцей-террористом по дороге в Чиви-Чейз, штат Мэриленд. Кабаков знал и любил Алона. Во время выноса из самолета гроба с телом полковника он стоял в Лодском аэропорту рядом с Моше Даяном[6]. Ветер вздувал знамя, которым накрыли крышку гроба.