Читать книгу "Счастливая карусель детства - Александр Гайдышев"

Мне картина очень понравилась, несмотря на то, что зиму я, в общем-то, никогда особенно не любил. Дядя Юра в эти минуты напоминал мне довольного кота, которого все наперебой стараются приласкать и подкормить сметаной. Разве что он только не урчал от удовольствия. Но главный судья и по совместительству новый владелец картины продолжал внимательно всматриваться в детали своего подарка и хранил молчание.

— Эта сосна, Петр Ксенофонтович, — олицетворение силы и несгибаемости вашего человеческого духа, и жизнь ваша пусть будет такой же долгой и прямой, как эта лыжня.

Кругом раздались аплодисменты и одобрительные реплики.

— Спасибо, Юра, удружил. Признаюсь, что приятно удивлен. Для непрофессионала — очень и очень похвально, — дед еще раз пожал руку своему зятю, отозвал в сторону бабушку, что-то ей сказал негромко и передал картину, — а теперь прошу всех к столу!

Началось непринужденное застолье. Папа и дядя Юра соревновались в красноречивости произнесения тостов, рюмки и тарелки стремительно опустошались и вновь наполнялись, всем было весело, вкусно и свободно. Когда же брал слово сам юбиляр, рассказывая о студенческом прошлом или о книгах, повлиявших на него, все, включая четырехлетнюю Машеньку, внимали каждому его слову. Мы, как загипнотизированные, с полуоткрытыми ртами слушали и смотрели на него, забыв на время обо всем. Какая поразительная сила духа и дар убеждения исходили от него! Он словно дирижер управлял всеми нами, а ведь люди собрались за столом самые разные и далеко не простаки. Чего стоил один лишь только дядя Юра с его врожденным свободолюбием и искренностью! Кто-кто, но он никогда не способен приспосабливаться и притворяться, а дедовой воле подчиняется всегда и с готовностью, словно маленький ребенок. Поразительно.

Но вот застольная трапеза продолжается дальше под дифирамбы юбиляру и звон бокалов. Между тостами разговоры ведутся в основном на темы литературы и искусства. Все довольны, и обед проходит на высоте. Вскорости дед объявляет перерыв, и мужчины, пользуясь возможностью, хватаются за пачки сигарет в своих пиджачных карманах и дружно выпархивают из-за стола в направлении лестничной площадки. На дворе середина мая, солнечный день, и они дружно принимают решение спуститься со второго этажа на улицу, где можно спокойно перекурить в окружении зелени и под пение птиц. Дядя Юра перед выходом немного задерживается в прихожей, и что-то неожиданно привлекает его внимание через открытую дверь в спальне. Совершенно невнимательный к бытовым мелочам, он вдруг замечает в узком пространстве между шкафом и стеной глубоко задвинутой какую-то картину. Ему становится интересно, и он, пользуясь отсутствием людей в комнате, заходит туда, просовывает руку за шкаф и вынимает оттуда не что-нибудь иное, а недавно с триумфом подаренный своему любимому тестю зимний пейзаж. Еще недавно картина вызывала всеобщее восхищение, а вот теперь спрятана с глаз долой в неприглядном месте. Дядю передергивает, и он даже совершенно забывает о пачке сигарет, сжатой в руке. Он жаждет только одного — прояснить ситуацию и понять, что произошло. Увидев бабушку, он возбужденно отзывает ее в сторону и требует объяснений.

— Татьяна Захаровна, я только что обнаружил свою картину глубоко за шкафом! Объясните, пожалуйста, что это означает, зачем вы ее туда поставили?

Бабушка на секунду осеклась, слегка покраснела и вполголоса пригласила зятя в спальню для разговора.

— Видишь ли, Юра, дело в том, что Петр Ксенофонтович очень тщательно и щепетильно относится к своим картинам.

— Ну, я знаю! И что???

— Успокойся, пожалуйста! Пойми, что ты даже не член Союза художников! А он коллекционирует только настоящих мастеров. Ничего не поделать.

— Да что же такое вы говорите!! Я же от всего сердца! Писал для него несколько месяцев и думал о нем. Картина получилась очень удачной, и в ней часть меня. Как вы можете???

Дядя уже почти орал, а бабушка на всякий случай начинала прикрывать дверь. Тетя Аля, уловив издалека голос своего экспрессивного мужа, успела-таки просочиться в комнату, за доли секунды оценила происходящее и кинулась его усмирять.

— Ты что, даже сегодня без скандала не можешь? Хочешь весь праздник испортить?

— А тебя вообще никто не спрашивает! Тоже мне, воспитательница нашлась!

— Мама, ты видишь, он неисправим!

— Юра, пожалуйста, успокойся! Это я во всем виновата и сказала тебе лишнее. Петр Ксенофонтович не хотел тебя обидеть и просил все сделать незаметно. Очень тебя прошу, не раздувай скандала, ведь сегодня у него праздник.

— Да при чем здесь вы, Татьяна Захаровна, я ведь люблю и уважаю его всем сердцем!!! Как же он мог так поступить???

— Юра, пожалей меня, я с тобой была честна!

Дверь открылась, и в комнату вошел папа, обеспокоенный долгим отсутствием своего друга. Застав дядю в полусумасшедшем состоянии, он схватил его за руку и начал стремительно выталкивать за пределы квартиры. Я побежал за ними. Они отошли от парадной, и дядя Юра залпом выпалил своему другу о только что произошедшем. Отец с грустью в глазах выслушал историю и положил руку на дядино плечо.

— Старик, ты и представить себе не можешь, как я тебя понимаю. Сам всю жизнь мучился с ним и попадал в такие вот ситуации. Но что поделать — отец все-таки. Сто раз порывался все бросить и плюнуть на него. Да не получается! Что тебе говорить, ты сам все понимаешь! Человек он выдающийся и нельзя его не любить и не уважать, но и самодурства, эгоизма, черствости и деспотизма у него на десятерых хватает. Так-то вот!

— Ах, Гришка, как же обидел он меня! Ведь прав ты, люблю я его всем сердцем, всей душой! Никогда такого унижения в жизни не испытывал и меньших даже обид никогда не прощал. А как теперь с ним быть, даже и не знаю.

— Знай — не знай, только он все это не со зла. И любит он тебя по-настоящему, и ты это тоже знаешь. Только нашей правды он все равно неспособен понять. Так что, старик, выхода нет! А как сейчас быть — решай сам. Только постарайся не наломать дров!

Так и стояли они в стороне, и из их глаз пробивались на щеки скупые слезинки. Они обнимались, сокрушенно качали головами и нервно курили. На все призывы о возвращении за стол папа с дядей отмахивались: «Да подождите вы, дайте договорить!» И все ждали, понимали, что разговор у них серьезный. Все кроме одного. И вот выходит бабушка.

— Вы что, совсем с ума посходили, что ли? Срочно за стол, он сам меня за вами послал. Требует уже. И чтобы там никаких разговоров! Юра, обещай мне!

— Не волнуйтесь, Татьяна Захаровна, постараюсь!

И вот мы все опять на своих местах, и перед нами свежие и новые блюда. В гастрономическом плане праздник безупречен, и у меня опять текут слюнки. Дед непринужден и собран, в нем не чувствуется ни тени сомнений или замешательства, впрочем, как и всегда. Похоже, что он даже и не в курсе случившегося. Скорее всего, он просто дал бабушке поручение спрятать подальше дядину картину и тут же забыл о ней. Зато дядя Юра не забыл! Не забыл, несмотря на все свои обещания и старания. Человеческая природа у него была такой, что он никогда не мог притворяться. После перерыва он стал очень активен и возбужден. Он шутил, смеялся, но во всем этом чувствовались какое-то напряжение и неестественность, что было для него совершенно нехарактерно. Даже дед недоуменно стал коситься на него. Но дядя Юра не был бы дядей Юрой!