Читать книгу "Солнце на антресолях - Наталия Терентьева"

– На каком языке пишет этот бледный дедушка, мам?

– На финском, Сашенька! На каком же языке может писать человек, который живет в Финляндии!

– А откуда дедушка… дедушка Коля знает финский? И с чего он вдруг пишет по-фински, он же русский человек… И как ты перевела? Ну да, понятно, онлайн-переводчик… А как ты его нашла?

– Мне в ленте почему-то вышло… – Мама пожала плечами. – Даже не знаю. Чудеса…

Я внимательно посмотрела то, что изучала мама. Потом нашла «дедушку Колю» в Сети с телефона. Ну да. Вроде он, правда. Nikolas Orloff. Дедушка же наш двоюродный – иностранец. Я посмотрела корявый перевод, который выдал онлайн-переводчик. «Лежать смотреть единица времени не хватает во мне везде ощущение воздух. Тяжесть испытывает словно простая причина выяснять негодование бытия. Кроме тебя есть ничего что приносит радость большой спрос».

Я перевела взгляд на маму, которая, все так же горестно подпершись, тоже листала «дедушкину» страничку в Фейсбуке.

– То есть из этого текста ты делаешь вывод, что дедушке Коле, тухлому эмигранту, нужна наша помощь и ему плохо?

Мама просто задохнулась в середине моей фразы.

– Сашенька!.. Да разве у нас много родственников? И разве можно так про людей говорить!.. Сашенька, да как же так!.. Что с тобой делать!..

– Выбросить, мам. Или продать, чтобы взять билет до Хельсинки. Продать на органы. Я – у себя в комнате, готовлюсь к ЕГЭ, которые я должна сдать на высокие баллы, чтобы поступить на бюджет в Академию ФСБ. Папа, кстати, не вынес этой новости.

– В смысле – не вынес? – растерянно спросила мама, прикручивая пальцами винтик на очках. Она делает это до семи раз в день, иначе ее очки разъезжаются в разные стороны, и мама становится похожей одновременно на Кролика и Пятачка из доброго, вечного мультфильма «Винни-Пух».

– В смысле разорался и убежал.

– Сашенька!.. Как же ты можешь!..

Я увидела, что у мамы выступили настоящие слезы, не поддельные. Мама не умеет ничего изображать. Наверно, поэтому ее дети в школе и не приняли. Искренний и открытый учитель, беззащитный, доверчивый – это лакомая добыча даже для пятиклассников.

– Я иногда думаю… – тихо сказала мама, – иногда, не всегда… что… что тебя, Сашенька, все-таки подменили в роддоме.

– В смысле?!

– Что моего ребенка кто-то забрал, а ты – не моя дочь…

Тут уж задохнулась я. Маме – проще. Мама сядет и будет плакать. А что делать мне? Драться не будешь – объяснять кулаками то, что не понимают головой. Орать мне сейчас не хотелось. Глядя на плачущую маму и медитирующего на нашем низком широком подоконнике Робеспьера, я села напротив мамы и тоже заплакала. Мама подняла на меня растерянные глаза.

– Ты что?

– А ты – что?! Ты вообще, что ли?

– Просто ты… жестокая… А мне всех жалко.

– Я на Сергея Веленина похожа, мама, которого ты выбрала мне в биологические отцы. Разве нет? Жестокая, наглая, острая на язык…

Слезы у меня высохли мгновенно, но на душе полегчало.

– Да, – прошептала мама и обернулась на Робеспьера. – Ты ведь тоже так считаешь?

– Не очеловечивай животных, мам, а то это приводит к плохим последствиям, как у Нелли Егоровны.

– Она, кстати, мне звонила, – пробормотала мама. – Ой, как же я забыла… Она просила тебя срочно прийти. Беги.

Я отмахнулась.

– То есть как, Сашенька? – возмутилась мама. – Тебя просили помочь.

– Мам. Я больше к этой полоумной не пойду.

– Нет, нет… – Мама встала и попыталась оторвать меня от стула. – Вот ты какая тяжелая! – Мама тихонько засмеялась. – Вырастила я тебя на свою голову.

– Вот уж действительно. А когда я еще в погонах по дому ходить буду…

– В погонах? – испугалась мама. – Ты дома тоже в погонах ходить будешь?

– Конечно, – прищурилась я. – Есть же специальная форма, домашняя, ты не знала? Пижама с погонами.

Мама покачала головой.

– Я поняла. Ты считаешь, что у меня куриные мозги. И Сережа всегда так считал.

Вот, уже что-то проясняется. Так, по капелькам, я, может, и соберу историю. Я должна знать, почему расстались мои замечательные родители. Ведь они на самом деле замечательные, оба. И анархист папа, и альтруистка мама.

Раздалась из телефона латинская музыка, и бесстрастная Сири произнесла со скрытой усмешкой: «Нелли Егоровна… коровья морда… пистолет…»

– Передай, пожалуйста, ей, что она может застрелиться из этого пистолета, – попросила я Сири.

– Не разговаривай с телефоном, Сашенька. – Мама подняла на меня заплаканные глаза. – А то мне страшно становится. Как будто мы все сошли с ума.

– Так оно и есть, мам. Сколько она будет звонить? И почему она звонила тебе?

– Она сказала… Что ты на нее за что-то обиделась… Людей надо прощать…

– Мам. Ты хотя бы спросила – а за что я на нее обиделась?

Как-то мне стало грустно. Может, я правда – подмененный ребенок? На самом деле, то, что я очень похожа на папу – это любимый домашний миф. Маме так спокойней, я вижу. И папе. Пока не пойму почему, но это так. Я не очень похожа ни на нее, ни на папу. Я – другая. Внешнее сходство еще ни о чем не говорит!

Нелли Егоровна звонила и звонила. Поскольку я уже знала цену этим ее трагедиям, я никак не реагировала. Но мама вся извелась.

– А вдруг у нее пожар?

– Ноль один, – спокойно ответила я.

– Сашенька!.. А вдруг ее затопило?

– Сантехник Фарух.

– А вдруг ей плохо?

– Ноль три.

– Или к ней в дверь ломятся… Ей страшно…

– Ноль два, мам!!! Ты что, издеваешься? Если к ней в дверь ломятся, ты меня пошлешь?

– Но ты же в Академию ФСБ собираешься… – неуверенно ответила мама и опустила голову. – Да, что-то я, кажется, совсем…

Я быстро оделась и, ничего не говоря маме, пошла в соседний подъезд.

Лай и вой я услышала еще из лифта. Я бы удивилась, если бы была тишина. И поверила бы, что что-то на самом деле произошло. Но лаяли и выли так, что я поняла – все, как обычно. Кто-то кого-то наряжал, или брил, или накручивал локоны, а кто-то не хотел становиться человеком. Вот не хочет Веня быть человеком и всё тут! Как, собственно, многие наши мальчики. Как Мошкин, с которым я больше не хочу иметь дела.

Дверь в квартиру Нелли Егоровны была открыта. Огромный холл перед четырьмя дверями был заполнен лаем и плачем. Теперь я поняла, что то, что я приняла за вой собак, был человеческий плач. Плакала Нелли Егоровна. Она была уже в обычной одежде, не в зеленом платье до пят. Ее обычная одежда тоже не такая, как у моей мамы, к примеру. Нелли Егоровна любит яркие цвета – красный, светло-желтый, золотой.