Читать книгу "Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура - Барбара Такман"

Вернуть евреев в Англию предлагалось по двум причинам. Во-первых, пуритане верили, что поскольку их доктрины близки к иудаизму, то евреи, едва ознакомятся с ними, перестанут противиться обращению. «Англичане более всех прочих одарены, чтобы их убедить», — писал в 1656 г. видный пуританский теолог Генри Джесси. Во-вторых, строгие поборники Библии утверждали, что евреи не смогут начать обратный путь в Сион, пока не завершится их рассеяние по всем до единой странам света. А следовательно, перед тем как они смогут попасть в Палестину, их необходимо допустить в Англию.

Воплотившая эти идеи петиция Картрайтов являлась не единичной диковиной, а типичным и естественным продуктом своего времени. В период между отплытием «Мейфлауэр» в 1620 г. и реставрацией Стюартов в 1666 г. страна находилась во власти фанатизма, — возможно, это был единственный фанатичный период в ее истории. Это была Англия, по выражению Карлайла, «ужасного благочестивого пуританства», Англия «Великого мятежа», Англия цареубийства, породившего такое чувство национальной вины, что страна до сих пор остается монархией, Англия Оливера Кромвеля, «слуги Господа с Библией и мечом».

В правление пуритан произошло вторжение в общественную жизнь иудаизма, переданного через Ветхий Завет, но искаженного попытками применить к постренессансной Англии мораль, законы и обычаи, присущие народу Ближнего Востока более двух тысячелетий назад. В своей приверженности духу и букве иудейских заповедей пуритане, не испугавшись скачка на два тысячелетия вспять, приспособили под себя образ мыслей кочевников-пастухов, которые ощупью искали себе путь от идолопоклонства к монотеизму в эпоху Авраама, или рабов, победивших фараона в эпоху Исхода, или воинов, раздвигающих границы нового государства в эпоху Саула и Давида. Не имело значения, что в священных текстах, повествующих о стараниях иудеев выработать свод правил общинной жизни согласно закону, стать страной, устоять перед врагами, снова и снова, подобно Сизифу, выбираться из трясины греховности на путь пророков, рассказывалось о варварских и очень далеких временах. Не имело значения, что они охватывали период от Авраама до Маккавеев, то есть почти полтора тысячелетия, — пуритане с равным пылом глотали всё.

Это было не самое подходящее повествование, чтобы дословно — как принцип и прецедент — переносить его в Англию XVII столетия. Но именно это попытались сделать пуритане. Еще в 1573 г. одна из их догм, согласно обвинительному акту против епископа Лондонского Сэндиса, гласила, что «судебные законы Моисея обязательны для христианских правителей, и те не должны ни в малейшей степени от них отступать». Пуритане следовали букве Ветхого Завета по той самой причине, что видели в нем отражение себя самих. Они тоже были группой, ведомой Господом на борьбу против идолопоклонников и тиранов. Его слово, Его руководство, Его закон для каждого случая были записаны в Ветхом Завете, и чем беспрекословнее его придерживались пуритане, тем более железной и неуязвимой становилась их убежденность в собственной праведности. «Сам Господь имеет вражду с врагами вашими, — писал Кромвель одному своему генералу. — В этом мы ведем Господни битвы».

Маниакальная приверженность пуритан Ветхому Завету была порождена непосредственно гонениями на них со стороны государственной церкви. Церковь преследовала их и мучила, гнала на виселицы за отказ признать авторитет чей-либо помимо Библии и их собственных молельных собраний. Епископальную систему они ненавидели столь же страстно, как ранние протестанты ненавидели римско-католическую церковь — и по той же причине: для них представители иерархии, будь то епископальной или папской, были самозваными посредниками, вторгавшимися между человеком и его Господом, и эти посредники, чьи прерогативы и власть слишком уж явно были мирского происхождения, превращали религию в насмешку. В основе пуританской веры лежало право каждого человека толковать закон божий, как он воплощен в Библии, и только в Библии, непосредственно для себя самого и взывать к этому закону превыше всех прочих, будь то мирские или церковные.

Поскольку государство и церковь были едины, королевская власть в силу необходимости объединилась с государственной церковью в попытках подавить индепендентов, то есть тех пуритан, которые — в отличие от пресвитериан — требовали прав на конгрегации с самоуправлением. Знаменитая фраза «Нет епископа, нет короля» показывает, что король Иаков распознал их опасность для монархии еще прежде, чем они увидели ее сами. Неизбежно, когда к ненависти к епископату прибавилась ненависть к монархии, они перешли к республиканизму. В основе их политических принципов лежали как раз принципы религиозные. Как отрицание божественных прав епископата привело их к отрицанию божественных прав королей, так и провозглашение права индивидуума на свободу совести привело их к провозглашению гражданских свобод в обществе. Это было лишь логичным следующим шагом, вытекающим из формулировки Маколея: «Как власть в церковных делах лучше всего сосредоточена в синоде, так мирская власть лучше всего сосредоточена в парламенте».

Гонения, продолжает Маколей, «сказались на них самым естественным образом. На манер всех подавляемых сект… они вообразили, что, ненавидя своих врагов, они ненавидят лишь врагов небес». «Для метущихся и мрачных душ нетрудно было усмотреть в Ветхом Завете многое, что можно было исказить в соответствии с их желаниями». Они начали отдавать предпочтение Ветхому Завету, которое проявлялось во всех их чувствах и привычках. Ивриту они платили дань уважения, в котором отказывали языку своих Евангелий и посланий Павла. «Они крестили детей именами не христианских святых, а иудейских патриархов и воинов. Они превратили еженедельный праздник, которым церковь с примитивных времен отмечала возрождение своего Господа, в иудейский шаббат. Для руководства в своей повседневной жизни они выискивали прецеденты в Книге Судей и Книге Царств».

Маколей всё больше распаляется, излагая отталкивающие черты пуританина: «Его походка, его одеяние, его обвислые волосы, кислая торжественность его лица», его запрет на всяческие невинные забавы, его гнусавость и диковинные псалмы, посредством которых иудаизм был «насильно втиснут в английский язык, и метафоры, позаимствованные из самой рискованной поэзии далеких страны и эпохи, применялись в обыденной повседневности английской жизни».

Обычно слишком академичный, а потому не позволяющий предрассудкам оседлать его могучее красноречие, Маколей в данном случае пристрастен. Он ничего не говорит ни о пороках старой системы, которую стремились уничтожить пуритане, ни об идеалах, которыми они руководствовались. Тут он, к несчастью, типичен. Поскольку мало что могло понравиться в пуританах, мало кто воздавал им должное. В качестве мишени для насмешек они были всё равно что дверь сарая для снайпера. Тем не менее они заложили основу двух принципов, на которых строится демократическое общество: во-первых, надежность парламентарного правления, во-вторых, право на нонконформизм или, как его называем мы сегодня, свободу вероисповедания. Им же принадлежит принцип толерантности, пусть даже сами они его не практиковали, — принцип, сформулированный Брауном, Фоксом и Роджером Уильямсом, который привел в Америку Отцов Основателей и заложил нравственную основу для нового общества в новом мире.