Читать книгу "Орешек для трёх Золушек - Наталия Миронина"

– Мам, а может, тебе не надо ехать?

– Я же сказала: это командировка. Служебная. У меня не будет возможности приезжать сюда и заниматься всеми теми делами, которые я делала здесь до сих пор.

– Понятно, а папа знает?

– Нет еще, но хочу обратить внимание, что поручения я даю именно вам.

– Поняли, поняли. – Старший отодвинул тарелку.

– Так, – Лопахина положила на стол две связки ключей и список телефонов, – теперь я вам расскажу, какой ключ от какой двери и куда надо звонить в экстренных случаях.

– Мы знаем, в МЧС, – пошутил старший.

Улеглись спать почти в три ночи. Лопахина долго отвечала на вопросы сыновей. Вопросов было много, и большей частью они оказались бестолковыми.

– Слушай, так что, мы остаемся здесь втроем? Мы и отец? – наконец спросил младший сын.

– Игорь, мы об этом толкуем уже пару часов, – рассмеялась Зинаида Алексеевна, – но вы не волнуйтесь, телефоны же есть. Будем созваниваться. Хоть по сто раз на дню. Вы сможете приехать туда ко мне. Я ужасно рада буду.

– А отец?

– Папа тоже, – уклончиво ответила Лопахина.

Она вздохнула с облегчением, когда наконец ребята улеглись, а она оказалась в спальне. «Ну вот – дети в обморок не упали. И даже не испугались поручений. А главное, не задавали ненужных вопросов», – подумала она. Именно их Лопахина и боялась больше всего. Догадайся сыновья спросить: «А зачем тебе все это надо? И можно ли отказаться от командировки?!» – она бы растерялась, потому что внутри себя определенности не было. Зинаида Алексеевна покружила по маленькой комнате, прислушалась к тишине и одетой прилегла на кровать. Она так устала от напряжения, что сил не осталось, и радовало отсутствие мужа в этот вечер. В другое время она бы обиделась, разозлилась, привычно повторяя про себя обвинения и в равнодушии, и в хитрости. Как только Лопахина с подругами договорилась о доме в Рузе, она неоднократно репетировала свою речь, придумывала слова, вспоминала упреки, даже решила сделать «последнее предупреждение» – мол, есть еще шанс все исправить в жизни, все наладить, сохранить отношения. Но сейчас, когда сыновья все узнали и как будто бы не испугались перспективы годового «сиротства», Зинаида Алексеевна поняла, что реакция мужа ее не очень волнует. Она вспоминала все их разговоры и удивлялась тому, что так переживала, так долго надеялась, так старалась сохранить брак. «Все очень глупо. Он, его бесконечные связи. Его желание усидеть на двух стульях и обязательное стремление унизить меня. Почему я так переживала из-за этого? Зачем пыталась что-то доказать? Я могла давно все прекратить и нормально жить. И, глядишь, встретила бы кого-нибудь…» – она вздохнула и тут же поняла, что эти мысли – всего лишь оболочка, скорлупа, шкурка. Под этими мыслями покоятся более серьезные разочарования, более глубокие сожаления. За этими обычными женскими горестями прячется безвозвратность жизненного счастья. Не счастья с определенным мужчиной, не счастья семейного, не счастья любовного, а счастья, которым полна каждодневная жизнь. Это счастье Лопахиной было утрачено, утеряно. Она лишилась его в бесконечном ожидании перемен. «И вправду. Сначала я ждала работу, потом денег, которые эта работа принесет. Ждала, когда вырастут сыновья, и все спешила, спешила, жила будущим, мечтами. Я мечтала о доме, о своем саде, о семье, дружной, любящей, которая в этом доме будет жить. Потом строила дом и опять ждала, опять мечтала – вот все построим, и уж тогда начнется настоящая жизнь. Тогда мы во всем разберемся, все наладим. И вот я построила дом, посадила сад. И что? А ничего. Прошлое, пролетевшее в надеждах и ожиданиях, сменилось разочарованием. И усталостью от мечтаний. – Лопахина вздохнула. – Некоторые запрещают себе думать о будущем. А я, погрузившись с упоением в мечты, перестала жить настоящим. А надо было. Потому что оно было не таким плохим. Только я этого не замечала».

Чуть позже, стоя под душем, она заплакала, поскольку поняла, что теперешний ее отъезд – не просто временная смена места жительства, не просто желание встряхнуться, не авантюра женщины зрелого возраста, это запоздавшая встреча с настоящим. Отныне она будет жить здесь и сейчас, а не «потом, когда-нибудь».

С мужем Зинаида Алексеевна Лопахина не поговорила, но оставила записку, в которой сообщала, что уезжает на год, что официально освобождает его от всех оставшихся обязательств и предлагает развестись. Еще она предупреждала его, что в случае развода оставляет ему московскую квартиру, а дом, который выстроила своими руками, будет принадлежать ей и сыновьям.

Софья Леопольдовна тоже собирала вещи, но получалось у нее это плохо. Она вынуждена была брать с собой то, что хранилось в московской квартире, упакованное в коробки и ящики. И хотя каждая коробка, каждый пакет и сверток имели самодельную этикетку с полным перечнем содержавшегося там, Софья Леопольдовна все равно путалась, хваталась за все подряд, складывала, потом опять вытаскивала из чемодана, бралась за другое. Но не растерянность или несобранность были причинами столь не свойственного ей поведения. Ей мешал телефон, который звонил с периодичностью раз в двадцать минут, Софья Леопольдовна была вынуждена говорить одни и те же слова, вздыхать и призывать собеседника к спокойствию. Наконец, она не выдержала, сгребла вещи, лежащие на диване, сбросила их на пол, потом уселась, облокотившись на подушки, и прокричала:

– Аня, ты взрослая женщина! Ты не должна цепляться за мать. У тебя муж, семья. Что ты держишься за меня, как за коромысло! Ты должна обустраивать свою жизнь. Хайнрих хороший, заботливый, а ты словно и не замужем! И потом, нам троим тесно. Я лишняя там. И это чувствую. Как ты сама не можешь понять? Вы ведь ни дня не жили самостоятельно. Это неправильно! У тебя должен быть дом. И у меня должен быть дом. Я все время думала, что ты меня жалеешь, что боишься моего одиночества. Но нет. Аня, ты не хочешь самостоятельной жизни. Ты прячешься от нее. А муж вскоре устанет от этого. Ты вообще ставишь всех в неудобное положение. Я чувствую, что мешаю. Хайнрих злится, понимая, что я избегаю вас. Ты же как квашня! В какую сторону тебя толкнешь, в такую и завалишься! Нет, Аня, я остаюсь здесь. Буду жить с подругами. Это вопрос решенный. А ты… ты давай начинай жить иначе.

Софья Леопольдовна положила трубку, вздохнула и задумалась. Где она сделала ту самую ошибку, которая привела к таким результатам? Чему она не научила дочь, что не объяснила? Откуда такая слезливость, вялость, склонность к лени, слезам и чужим советам? Пожалуй, не Хайнрих был виноват, а сама Аня, которая по-прежнему держалась за мамину юбку и не желала вступать в самостоятельную взрослую жизнь. Это в свои-то двадцать два года!

История умалчивает, что сказала жена Ноя, когда увидела груженный доверху ковчег. Когда вернувшийся рано утром муж Зинаиды Алексеевны Лопахиной увидел битком набитую скарбом машину жены, он что-то пискнул. Его глубокий красивый баритон, покоривший столько женщин, куда-то юркнул, оставив вместо себя мышиный голос.

– Уезжаю, провожать не надо, записка на столе! – весело пояснила Лопахина и, еще раз наказав сыновьям следить за растительностью, выехала за ворота.