Читать книгу "Атаман - Валерий Поволяев"

Отправить по почте бумагу, с таким трудом написанную, означало потерять ее всегда: она пропадет где-нибудь на перегоне между двумя станциями либо будет съедена мышами в канцелярии какого-нибудь третьестепенного чиновника. Чиновники — тыловые крысы — представляли для России опасность не меньшую, чем наступающие полки кайзера.

Всякая бумага бывает действенной, когда к ней «приделаны» ноги, в противном же случае максимум, на что она годится — быть надетой на гвоздь в солдатском сортире. Ноги войскового старшины Жуковского были как нельзя кстати: человек напористый, въедливый, злой, много раз награжденный орденами, а значит — с авторитетом, он любого чиновника запросто мог перекусить зубами. Тем более хорошо известно, как фронтовики относятся к тыловым крысам — любителям французских круассанов и теплых сливок с шоколадом, которые надлежит подавать непременно в постель.

Жуковский уехал в Петроград и, надо отдать ему должное, сумел побывать там во многих начальственных кабинетах. В результате Семенов был вызван телеграммой на берега Невы, в российскую столицу.

Эта телеграмма сыграла в жизни Семенова поворотную роль.

Одновременно из Читы пришло сообщение о том, что Забайкальское казачье войско собирается на свой круг[31]. Требовался делегат от Первого Нерчинского полка. Им стал Григорий Семенов.

Одно совпало с другим. Надлежало ехать в Петроград, а оттуда — в Читу.

В Петрограде Семенов, ни на секунду не сомневаясь в том, что поступает правильно, первым делом явился в приемную военного министра...

Жуковского в городе уже не было, войсковой старшина отбыл в полк — они разминулись по дороге, поэтому Семенову теперь предстояло действовать самостоятельно.

Помощник военного министра князь Туманов отнесся к фронтовику благожелательно.

Поезжайте на Мойку, двадцать, — сказал он, — найдите там полковника Муравьева[32]. Ваша докладная отправлена к нему.

Набережную темной замызганной речушки, окованной гранитом, но тем не менее по-деревенски припахивающей плесенью, Семенов нашел не сразу.

«Тут когда-то Пушкин бывал, — теснилась у него в голове тусклая мысль, — то ли жил он здесь, то ли учился, то ли был убит... В общем, что-то было. Но где же ты есть, набережная реки Мойки?»

В незнакомом шумном городе Семенов ориентировался слабо. Здесь было полно людей в солдатской одежде, он поглядывал на них неодобрительно. «С фронта, стервецы, утекли. Сюда бы моих орлов с шашками, я бы живо научил вас маму-родину любить». А вот женскую роту, с лихим топотом промаршировавшую по Невскому проспекту, он встретил с одобрением, даже языком поцокал:

— Патриотки! Сознательные! Знают, что Россия в опасности.

Несколько бородатых окопников с винтовками с откровенным интересом разглядывали тугие икры маршировавших женщин, обтянутые нитяными чулками нежного персикового цвета, и завистливо ахали:

— Вот попасть бы в эту воинскую часть на пару дней — ох и намолотили бы мы тогда супостатов!

— Приходи, кума, кусаться — зубами щелкать научу!

— Харраши мандридапупки!

Отдельно от окопников стоял прапорщик в мятых погонах, на которых химическим карандашом была нарисована маленькая звездочка, держа на плече увесистую, с толстым стволом «люську» — английский пулемет «льюис», — он также с завистливым интересом рассматривал марширующий женский строй. Случайно перехватив взгляд Семенова, прапорщик неожиданно сделал брезгливое лицо и отвернулся. Тем не менее Семенов подошел именно к нему:

— Скажите, милейший, как мне отыскать Мойку, двадцать?

Прапорщик небрежно ткнул рукой под ноги:

— По этой набережной до поворота. Там — направо.

Семенов кивнул офицеру-окопнику и двинулся дальше. В конце концов он нашел нужный дом — внушительное серое здание с широким входом и тусклыми, давно не мытыми окнами.

Около дверей толпились матросы — на фронте матросы особо не утруждали себя атаками на окопы противника, но зато паек свой, морской, получали исправно. Высококалорийный морской паек пожирнее будет, чем сухомятная еда, выдаваемая казакам семеновской сотни.

Семенов взял пальцами за рукав одного из моряков:

— Скажи-ка, гвардеец, что тут за учреждение располагается?

— Всероссийский революционный комитет по формированию Добровольческой армии[33].

Вот так, ни много ни мало. Туземные полки, которыми в последнее время грезил Семенов, вполне могли быть частью этой армии.

— А кто командует всем этим?

— Полковник Муравьев.

Семенов отметил, что привычного добавления к ответу «ваше благородие» не последовало, губы у него печально дрогнули. А ведь с уничтожением такой простой вещи, как это вежливое обращение, уничтожается нечто великое, то, из чего сколочен остов армии, — дисциплина. Если Господь будет благосклонен и Семенов станет командовать какой-нибудь крупной войсковой частью, он это обращение введет в действие в приказном порядке.

Полковник Муравьев оказался энергичным человеком в лаковых немецких сапогах, так называемых вытяжных — вытянутых в виде изящных бутылок. Через двадцать минут ей принял Семенова.

Вы верите в надежность туземных частей? — спросил он первым делом, ногтем поправил щегольские, ровно остриженные усы.

— Верю, — твердо ответил Семенов.

Они проговорили не менее двух часов. После этого Семенов стал ходить в дом двадцать на Мойке как на работу — являлся туда каждое утро в девять часов.

В Петрограде Семенов пробыл больше месяца. Шестнадцатого июля он, как обычно, явился к Муравьеву на «утренний болтологический сеанс». Полковник, увидев его, встал, придал своему лицу торжественно-официальное выражение.

— Я предлагаю вам, Григорий Михайлович, торжественно вступить в должность помощника председателя комитета, — сказал он. — С правами помощника военного министра.