Читать книгу "Серебряные слезы - Татьяна Тронина"

В начале лета Андрей покинул гостеприимное семейство Померанцевых – он уже был вполне взрослым человеком, обладал некоторой финансовой независимостью (от родителей ему кое-что осталось), и пора было поступать в университет. Андрею так хотелось стать как можно скорее самостоятельным, что он даже особо не переживал, покидая своих опекунов.

Переживала Дуся – она плакала и все твердила:

– Я тебя обожаю, клянусь! – И она целовала крест. – Я ведь твоя невеста! Ты думаешь, что у меня в голове одни пустяки и театр на уме? А на самом деле... Господи, милый, помнишь, как нам хорошо было прошлым летом, как ты изображал сома в пруду?

Померанцевы взяли с Андрея слово, что он будет заглядывать к ним как можно чаще, да и они сами не перестанут интересоваться его жизнью.

Лето он провел без Дуси – отец увез ее вместе с собой на гастроли, чтобы показать актерскую жизнь с изнанки, все радости и тяготы ее, которые присущи этой профессии. Андрей уже понял, чего хочет его возлюбленная, и, скрепя сердце ни слова ей не сказал в упрек, словно не было Дусиного обещания не мечтать о сцене.

– Видно, это твоя судьба, – сказал он. – Господи, ну я же не враг тебе – делай что хочешь. Я не тиран и не деспот... Мне не очень нравится твой выбор, да и что с того, привыкну. Люди ко всему привыкают.

– Голубчик, милый, какой ты добрый... – поливала Дуся рубашку Андрея слезами. – Спасибо тебе... Ты, правда, привыкнешь и поймешь, что в актерской профессии нет ничего дурного. Ты окончишь университет, будешь работать, я тоже буду работать... Мы станем богатыми, известными людьми, будем благодетельствовать многим...

Тогда же, летом, Андрей написал Дусе первое письмо. С этими письмами была особая история, вернее, не с самими письмами, а с бумагой, на которой они писались.

Он так боготворил свою возлюбленную, что любые вещи, к которым прикасались ее нежные пальцы, казались ему священными. Тем более письма, которые идут от сердца к сердцу! Их, по его особому размышлению, вообще следовало писать кровью.

Нет, кровью, конечно, невозможно, но... А если на красной бумаге?

Эта мысль настолько засела в воображении Андрея, что он обегал половину Москвы в поисках чего-то особенного. Наконец где-то в переулках у Тверской набрел на лавку, торгующую канцелярскими принадлежностями, и именно там обнаружил искомое. Но вощеная бумага цвета переспелой вишни, яркая, точно кровь, с золотым обрезом стоила кучу денег!

– Не мое, конечно, дело, – сказал молодому человеку приказчик за прилавком, холеный франт с крошечными усиками, – но взяли бы вы чего попроще. Вот, пожалуйста, белая бумага такого же качества, на полтинник дешевле...

– Нет, мне нужна именно эта, красная, – твердо сказал Андрей.

«Моя дорогая, моя недоступная мечта! – писал он своей избраннице. – В моей жизни только один смысл – ты. Это не пустые слова, это правда.

Знаешь, я даже боюсь думать о будущем, о том времени, когда мы наконец сможем соединиться. Оно кажется мне каким-то невозможным, сумасшедшим счастьем. От одних мыслей о нем мое сердце готово разорваться!

Твоя фотография стоит у меня на столе. Я смотрю на нее каждую минуту и лишь усилием воли заставляю себя взяться за книги.

Я люблю тебя так, что ты не можешь не любить меня...»

Дуся появилась в его маленькой квартирке в Среднем Кисловском переулке в середине сентября.

– Вот я и у тебя... – сказала она, переступая порог. – Ты рад?

Андрей весь извелся, пока ждал ее. Еще на прошлой неделе они договорились, что Дуся придет к нему, поэтому он не знал, что ей сейчас ответить. Рад ли он ей? О да, но это короткое слово вряд может вместить в себя те чувства, которые теснились в его груди.

Он обнял Дусю, но она тут же выскользнула из его рук, немного смущенная.

– Ты совсем взрослая, – сказал он. – Садись. Совсем девушка!

– Не узнал? – опять спросила она, словно не зная, о чем еще можно говорить.

– Тебя нельзя не узнать... Ты как солнце! Говорят, даже самые безнадежные слепые могут видеть солнечный свет или, по крайней мере, ощущать его...

– Фу, что за декадентские настроения! – Она полушутя, полусерьезно хлопнула Андрея по плечу перчатками. – Давай не будем о грустном.

– Как гастроли? Насмотрелась?

– Да, ты знаешь, – медленно, серьезно произнесла она, – очень интересно было. Папа мне все рассказывал, показывал, я была в курсе всех событий, которые происходили в труппе и вне ее...

– Понравилось? – стараясь не показывать ревности, спросил он.

– Да. А знаешь, в Вологде я играла Офелию, когда исполнительница роли захворала.

– И как же тебя приняла публика?

– За-ме-чательно. Один местный чиновник корзину цветов подарил. Папа сказал, что у меня очень здоровое отношение к славе, что она не может меня испортить. Господи, да что же мы все обо мне да обо мне! Лучше о себе расскажи...

– Да вот, как видишь, грызу гранит науки... Погоди, ты уже точно решила идти на сцену?

– Да, милый. Ты ведь не будешь меня отговаривать?

– Нет, – сказал он. – Нет...

– Ну и славно...

Она положила руки ему на плечи и поцеловала в щеку.

– Вот видишь, я очень примерная невеста...

– Жаль, что не жена! – вырвалось у него.

Он прижал к себе Дусю сильнее. От нее пахло цветочным мылом и осенью. Легкий травяной аромат мгновенно напомнил ему старый пруд, в котором они когда-то купались. На открытой шее девушки билась светло-голубая жилка, к которой он прижался губами...

– Что ты делаешь? – с тихим испугом воскликнула Дуся. – Нет, пожалуйста, это уже чересчур!

– Ладно, не буду, – поспешно отстранился он. Он и сам устрашился своего порыва – ощущение счастья было настолько сильным, что, показалось, могло просто убить его. – Я нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно!

– Все, все! Я вот сяду на этот стул, подальше от тебя...

– Андрюша, голубчик, какой ты смешной! Ах да, все забываю спросить: что за странная бумага?

– Какая бумага? – не сразу понял он.

– Ну, на которой ты мне письма писал?

– А, красная... Что, глупо?

– Нет, но... – Она затеребила оборку на своем платье, рассеянно улыбаясь. – Как-то странно. Но это стиль такой – я понимаю. В нем есть что-то особенное, значительное! Цвет страсти... – произнесла она шепотом. – В первый момент, когда я разорвала конверт, то твое письмо выпало у меня из рук. Я испугалась. Андрюша, голубчик, ты большой выдумщик!