Читать книгу "Про Бабаку Косточкину-2 - Анна Никольская"

Тик-так, тик-так — часы идут, Спешат куда-то вечно. И хоть секунда — много тут, Но и она конечна.

Твоя секунда истекла, Ещё чуть-чуть осталось. Она тянулась, как могла, Но все ж секунда — малость.

Тик-так — стучится в голове. Как будто вторит кто-то, Что ровно в 20:22 Закроет Страж ворота.

Ворота из Иначе в Так Захлопнет безвозвратно, Тогда пути тебе никак Уж не найти обратно.

Забудешь дом родной тогда, А город свой тем паче. Ведь ты навечно, навсегда Останешься в Иначе.

Они тикали громче и громче, они заглушили музыку Собакевича и Котовича, заглушили голоса Альпенгольдовых и Полтергейстовых, смех Человека-Кактуса и господина Гуся, топот танцующих ног Маман и ее девятерых детей…

— Торопись! — сказал у меня в голове голос, похожий на голос Песочников. — Твоя секунда на исходе!

Я судорожно заозирался в надежде увидеть наконец Фому Фомича, но лепешка из соседей плотнее и плотнее сжималась вокруг меня:

— Спасибо! — шептали они, и их горячее дыхание обжигало мне лицо.

— Спасибо! — говорили они, и их голоса впивались мне в уши.

— Спасибо! — кричали они, и…

— ПОЖАЛУЙСТА! — изо всех сил заорал я. — Фома Фомич, ну, ПОЖАЛУЙСТА!

И вдруг лепешка вокруг меня, плотная лепешка из соседей, разломилась пополам, и в ее серединке я увидел Фому Фомича.

Глава 26

Или

И как я раньше его не увидел? Я был изумлен. Потому что не увидеть его раньше было просто невозможно.

Фома Фомич, мой маленький домашний грызун, был огромнейшим.

Его туловище уходило под потолок, а, учитывая то, что высота потолка в моей бывшей комнате тоже была ненормальной, учитывая это, голову Фомы Фомича я смог разглядеть только в подзорную трубу. Она как раз валялась тут, в кустиках.

Кустики, кстати, оказались частью Фомы Фомича. Точнее, его мехом (он рос у него на задних лапах и хвосте).

Удостоверившись в трубу, что это тот, кто мне нужен, я крикнул:

— Фома Фомич, милый, это я!

— Громче кричи, — посоветовала мне Принцесса Морковка крошечным ртом.

Она стояла рядышком в окружении незнакомых мне мальчиков.

— На вот, залезь, — она придвинула к боку Фомы Фомича лестницу, увитую плющом.

Я залез на нее и опять крикнул:

— Фома Фомич! Ты меня слышишь?

— БО-БО-БА-БУ-БА! — прогремело под потолком.

Прогремело так, что я кубарем скатился с лестницы.

— Не понял! Что?

— БО-БО-БА-БУ-БА!

Ну что ты будешь с ним делать? Он так ТОЛСТО говорит своим БОЛЬШИМ голосом, что я ничегошеньки не слышу!

— Ничего не слышу, — пожаловался я Принцессе, но она только дернула плечиками.

— Фома! Говори, пожалуйста, тише! Я тебя не слышу! — снова заорал я во все горло.

— БЫ-БО! — громыхнуло из-под потолка. Так совершенно невозможно разговаривать!

Может, собрать гостей и организовать живую пирамиду? Я бы залез наверх — все было бы повыше.

Я огляделся — но вокруг никого не было.

Все гости куда-то делись.

— А где все? — спросил я у Принцессы.

— Где-где — в Караганде!

— Правда, что ли?

— Нет, конечно. Все в Иначе.

— А мы тогда где? — я даже растерялся. Неужели я уже в Так? Неужели все позади? Сердце у меня защекотало, как будто по нему прополз жук.

— Мы в Или.

— В иле?

— Не в иле, а в Или — между Так или Иначе.

Ужас. Час от часу не легче.

— Это ты Песочникам спасибо скажи. Это они тебе секунду растянули, чтобы ты успел хотя бы сюда.

— А если бы не успел, то что?

— То все.

— Ясно. Что мне все-таки с Фомой Фомичом делать? Он вообще меня не слышит.

— А я понятия не имею. Сам думай.

— Я думаю.

— Вот и думай.

— А я и думаю.

Я снова посмотрел в трубу. Фома Фомич меня явно видел. Я это видел по его глазам и по общему выражению морды. Оно было сострадательное. А может…

А может, он меня слышит?

— Ты меня слышишь? — крикнул я и быстренько глянул в трубу.

Фома кивнул.

Ура! Он слышит!

А я нет.

«Имеющий Ухо да услышит», — вдруг вспомнил я пророческие слова Буренкиных.

Я судорожно зашарил по карманам. Где же оно? Ну, где?

Вот оно!

Я вынул из кармана куртки вафельное ухо Альпенгольдова и стал крутить его в руках.

Я не знал, что с ним делать. Может, съесть?

Я сунул ухо в рот.

— Ты сбрендил? А ну, выплюнь сейчас же! — гаркнула на меня Принцесса, и ее спутники посмотрели на меня осуждающе.

— К уху приставь, дуралей!

Я сделал, как она сказала, и ухо стало как мое собственное. Во дела! Я зыркнул в трубу:

— Теперь слышишь? — спросил Фома Фомич своим обычным приятным голосом.

Хотя «обычным» — это я неправильно выразился. С Фомой Фомичом мне раньше разговаривать никогда не доводилось — мы все больше помалкивали. Я его кормил горохом и подорожником, а он ел, и мы помалкивали.