Читать книгу "Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи"

Лоранс, растрогавшись, обняла мать.

– Не грусти, мама. У тебя ведь есть наш подарок на Рождество – то памятное Рождество 1946 года, на которое бабушка и дедушка приехали поужинать с нами на берегу Перибонки.

– Это замечательный подарок, моя дорогая, и я бережно его храню. Знаешь ли ты, что я частенько любуюсь теми акварелями, которые ты нарисовала, чтобы проиллюстрировать ими рассказы о прошлом моего поселка? Потрясающая работа, как говорит твой отец. Этот толстый альбом нужно будет показать Констану и Катери, когда они достигнут того возраста, в котором станут что-то понимать.

– Не переживай, Мин, все уладится, – сказала Мадлен своим приятным голосом. – Киона скоро вернется, Тошан и Мари-Нутта – тоже. Через месяц мы будем в Большом раю с бабушкой Одиной и тетей Аранк. Все вместе!

– Большой рай и Маленький рай племени Шарден-Дельбо! – воскликнул Жослин. – Черт побери, вы видите жизнь сквозь розовые очки. А ведь там, в лесу и в Валь-Жальбере, жизнь никогда не была похожей на жизнь в раю.

– Мы обязаны этими названиями детям, которые чувствовали себя в этих двух домах очень хорошо. Наш дом – то есть тот, который построил Тошан, – получил у них большее признание, потому они и назвали его Большим раем.

Этот ответ Эрмин вызвал у Жослина легкую улыбку. Он познакомился с этим местом еще в ту эпоху, когда Тала-волчица жила там одна и когда она выложила на поляне круг из белых камней, чтобы отпугивать им злых духов. Внутри круга эта красивая индианка разводила костер. Киона была зачата возле этого костра, на мягкой июньской траве. «Моя дочка, моя маленькая доченька, – мысленно запричитал Жослин, охваченный чувством горечи. – Ну как она могла связаться с этим проходимцем?»

Он был намного сильнее расстроен поступком Кионы, чем могло показаться со стороны. Его стала мучить бессонница, и он терзался мрачными мыслями каждый раз, когда представлял себе, что его дочь может поддаться мужским желаниям своего непутевого избранника. У него никогда не вызывала такого негодования и таких треволнений его старшая дочь Эрмин, которая, слава Богу, уже давно стала женой и матерью. С Кионой же все было по-другому. С возраста восьми лет она росла под его крылышком и, с его точки зрения, излучала необыкновенную чистоту – по-видимому, в силу того дара, которым наделили ее небеса или же какие-то таинственные силы. Он считал, что она очень отличается от простых смертных и что она подобна архангелам из святых книг – архангелам, которые спускались на землю, чтобы улучшать или направлять в нужное русло жизнь несчастных людей, представляющих собой неисправимых грешников. И вот теперь Жослин никак не мог примириться с мыслью, что Киона и днем и ночью находится рядом с этим Делсеном, который, как говорили, отличался агрессивностью и был склонен к пьянству.

Разговор продолжался, и в основном он был посвящен Шарлотте. Каждый из присутствующих, участвуя в этом разговоре, вспоминал о тех отношениях, которые связывали его с этой молодой женщиной, тяжелый характер которой уже даже стал постоянным предметом шуток.

– Я не удержусь и стану называть ее Лолоттой, – пообещала Эрмин. – Она и сама так называет себя в своем письме, чтобы меня подразнить. Это сильнее меня: я обожаю смотреть на разгневанное выражение, которое появляется на ее лице, когда я использую это прозвище.

– А что ее в нем так сильно раздражает? – поинтересовалась Лоранс, которую тоже радовало, что Шарлотта возвращается.

– В детстве она не возражала против этого прозвища, потому что жаждала ласки и нежности, – пояснила Эрмин. – Но как только стала красивой девушкой, это прозвище стало казаться ей стыдным. Симон дразнил Шарлотту, называя ее «мисс Лолотта», и это выводило ее из себя. Тогда он стал называть ее просто «мисс», и вот это ей уже нравилось.

Мирей, покачав головой, перекрестилась. Ей когда-то очень нравился Симон Маруа – красивый юноша, который любезно с ней здоровался, а иногда при этом еще и громко чмокал ее в щеку.

– Бедный молодой человек! – простонала она. – Месье Маруа пережил немало горя, потеряв двух своих сыновей из-за этой проклятой войны.

– Мирей, ты только и можешь, что об этом говорить! – возмутилась Лора. – Все пережили немало горя, в том числе и ты. Перестань наконец твердить одно и тоже! Что произошло, то произошло, и оно уже стало прошлым. Я, к примеру, перестала сетовать по поводу того, что потеряла в результате пожара, случившегося четыре года назад. Симон умер как герой, Арман – тоже. Я была с ними знакома, с этими мальчиками, я их высоко ценила, но сейчас нужно думать о живых. Эдмон, например, – вот кто идет по предначертанной ему дороге и не сворачивает. Он стал священником и счастлив им быть.

– Эх, жаль, что он стал священником, – вздохнула Лоранс. – Он ведь такой красивый!

Сидящие за столом в знак согласия закивали, оживившись из-за этой реплики. Эдмон Маруа, которому уже исполнилось двадцать пять лет, был широко известен в регионе Лак-Сен-Жан своими белокурыми локонами и светло-зелеными глазами – «козырями», унаследованными им от его покойной матери Бетти, когда-то приютившей у себя Эрмин. Он и в самом деле представлял собой красивого мужчину с тонкими чертами лица и стройной фигурой, очертания которой подчеркивались его черной сутаной.

– Вы, безусловно, были бы милой парочкой, – хихикнула Мирей, растроганная репликой Лоранс. – Но он, черт возьми, священник.

– И моя дочь пошла в монастырь, – посетовала Мадлен. – Акали могла бы сидеть сейчас здесь с нами, если бы не решила дать монашеский обет.

– Но она ведь, насколько я знаю, пока еще только послушница, – сказал Жослин. – Может, она изменит свое решение.

Индианка взяла маленькую Катери на колени, чтобы утолить свою жажду нежности и материнской любви. Ей, чтобы официально удочерить Акали, пришлось выполнить очень много формальностей, однако девушка, проучившись год в школе домоводства в Робервале, которой заведовали монахини, решила уйти в монастырь, находящийся в Шикутими. Только Мадлен была известна истинная причина такого ее решения. «Моя милая Акали сильно влюбилась в Людвига, который был женат, да к тому же еще и на Шарлотте, – подумала Мадлен. – Она сочла эти свои чувства нечистыми и постыдными, да! Она не смогла оправиться от этой влюбленности и не смогла приучить себя к мысли, что когда-нибудь встретит подходящего для нее мужа».

Как и Делсен, Акали подверглась сексуальному насилию в той ужасной школе, из которой когда-то удрала Киона.

– Мама, я предпочитаю остаться целомудренной и тем самым искупить вину за те плохие мысли, которые возникали у меня о Шарлотте, – как-то раз сказала Акали, объявляя Мадлен о своем решении стать монахиней. – Ты ведь тоже в моем возрасте вроде бы должна была уйти в монастырь.

– Да, это правда, но я стала няней. И я рада тому, что мне довелось вырастить Лоранс и Мари-Нутту, повозиться с малышами Эрмин и подержать тебя возле себя несколько лет. Не покидай меня, Акали! – взмолилась тогда Мадлен.

Однако все ее уговоры и молитвы оказались напрасными. Акали решила отойти от мирской суеты. И вот теперь Мадлен – похудевшая и неизменно одетая в серое платье с белым воротником – посвящала себя Констану и Катери. Именно она и подсказала Эрмин это имя для дочери через час после ее рождения, чтобы тем самым еще раз почтить ту святую Катери, которой она поклонялась.