Читать книгу "Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер"

Вернемся еще раз к русско-кипчакскому государству, созданному Мономахом. Оно было, как и собственно Русь, говоря уже цитированными словами Н. А. Бердяева, евразийским, но и европейским, «не замкнутым от Запада, восприимчивым и свободным в своей духовной сути и политической организации». И сами евразийцы-кипчаки достаточно органично вписывались в жизнь тех европейских государств, куда они попадали (прежде всего Венгрии). Впрочем, и сами венгры – евразийцы, пришедшие из Великой Степи в конце IX в., что не помешало им через несколько веков стать неотъемлемой частью Европы.

Государство Мономаха было, как уже сказано, не имперским, сравнительно миролюбивым и по меркам того времени демократическим. И это состояние России-Евразии можно было вернуть – и постепенно оно возвращалось – в середине XVI столетия! Собственно, везде в Европе XII–XIII вв. были веками торжества феодальной раздробленности, а XV–XVI – восстановления централизованных государств. И почему Мономахово государство должно было оказаться исключением? Оно им и не оказалось! Но если так, то получается, что Опричнина… отсрочила создание единого государства в тех же пределах, что и во времена Мономаха, на два-три века – уже говорилось о шансе к 1560-м гг. достичь границ, реально достигнутых только во времена Екатерины Великой, а на некоторых направлениях и позднее. Вот вам и «собиратель русских (и шире – евразийских) земель»! Но не это самое худшее; еще хуже, что Опричнина надолго вырвала Россию из нормального развития (о том, насколько надолго, и о том, есть ли еще шансы это исправить, – в конце книги)…

Собственно, к 1560 г. оставалось присоединить (из евразийских территорий) за западе украинские и белорусские земли, а на востоке – земли нынешнего Казахстана и Крым. О завоевании Крыма как об условии воссоединения с украинцами и белорусами говорилось выше, а что касается степей восточной Евразии, то казахи в 1550-х гг. присылали в Москву посольства с просьбами «принять под государеву руку»[332]. Тогда Россия уже в то время достигла бы тех естественных евразийских границ, которых она реально достигла к концу правления Екатерины II. При этом такое евразийское воссоединение было бы куда ближе к неимперскому варианту Владимира Мономаха, чем это произошло на самом деле. Тогда Россия-Евразия прочно вошла бы в Европу уже в середине XVI в., а проведенные «либеральные» преобразования закрепились бы под влиянием Литвы с ее «вольностями». Тогда удельный вес населения «очингисханенных» регионов в России-Евразии был бы минимален.

Но этого сделано не было. Почему? Может быть, именно потому, что потомок Мамая Иван Грозный сознательно стремился опереться именно на «очингисханенную» часть Евразийского единства, чтобы привести к тому же знаменателю и все остальное (в первую очередь – Россию)? Вот характеристика «очингисханенных» степняков по Джувейни: «В бою они, нападая и атакуя, подобны диким зверям, а в дни мира и спокойствия они как овцы, дающие молоко, шерсть и многую другую пользу… Это войско подобно крестьянству, что выплачивает разные подати и не выказывает недовольства, что бы от них ни требовали… И даже когда они участвуют в войнах, они выплачивают столько налогов, сколько необходимо, а повинности, которые они выполняли, возлагаются на жен их и тех, кто остался дома». Современный казахский исследователь С. Акимбеков, цитируя описание ордынского войска, добавляет: «Ив этом заключалось принципиальное отличие политической системы, созданной Чингисханом, от всего того, что было в степи раньше, и того, что происходило позже» (последняя фраза опять-таки говорит об обратимости процесса «очингисханивания». – Д. В.)[333].

Но разве не такие люди нужны были Грозному царю для реализации его амбиций «Нового Рима»? Попытка создать нечто подобное еще аукнется в России через 250 лет в аракчеевских «военных поселениях». А теперь Иван Грозный использовал «очингисханенных» степняков, чтобы искоренить европейское начало на Руси, особенно «заразу свободы», посеянную в период «либеральных» реформ Адашева и Сильвестра, и «очингисханить» и славянскую составляющую Евразии.

Интересно, что в грамоте Ивана Грозного польским и литовским послам от 1556 г. говорится, что «трон Казанский и Астраханский был царским престолом с самого начала» (что это – первые озвученные претензии на роль ордынского хана. —Д. В.), а сто лет спустя «первый диссидент» Григорий Котошихин назовет завоевание Казани и Астрахани «историческим фундаментом Московского царства», явно имея в виду под последним деспотию, созданную Иваном Грозным (что Московское царство после Смуты стало совсем другим, мы еще увидим)[334].

Большой террор Ивана Грозного

Ураган над Россией

Как уже говорилось, сначала были смещены Адашев и Сильвестр – их обвинили в отравлении первой жены Грозного Анастасии Романовны. Семьи опальных и даже их друзья были казнены, лишь немногие отделались ссылкой. Однако вскоре попали в опалу и родственники самой покойной царицы, бояре Захарьины-Кошкины-Романовы, и близкие им люди. Но это было только начало!

Затем террор обрушился на многие боярские и княжеские земли, при этом среди 6000 человек, попавших в поминальный синодик бояр и дворян – жертв опричнины, В. Куковенко насчитал всего 5 (пять!) человек, имевших тюркские имена, причем это были незначительные люди, о которых не сохранилось никаких сведений в русских документах[335].

Естественно, террор – тем более что его, как мы выяснили, сопровождало торжество вчерашних поработителей Руси – золотоордынцев – вызывал сопротивление. Самый безопасный способ сопротивления – отъезд за рубеж (четыре века спустя это получило определение «голосовать ногами»), что многие и начали делать (отчасти, как мы видели, еще до Опричнины). С началом же последней прежде всего быстро исчезли все промосковские иллюзии литовских людей русского происхождения. Вернулся в Литву Дмитрий Вишневецкий, примирившись со своим королем. Еще в 1560 г. царь хотел сделать его правителем вассального Черкесского княжества, но уже в июле 1561 г. «свел» его оттуда, после чего Вишневецкий и завел тайные сношения с литовским королем и 5 сентября того же года получил разрешение на возвращение домой.

По пути, в январе 1562 г. в Москве, Вишневецкий стал свидетелем ареста князя И. Д. Бельского за попытку отъезда в Литву. Причем в марте 1562 г. царь заставил за него поручиться многих знатных лиц с обязанностью уплатить 10 тысяч рублей в случае его измены, а в апреле 1563 г. с этого же боярина была взята новая запись о том, что он якобы сносился с королем Сигизмундом-Августом и хотел бежать в Литву. Царь его простил, что само по себе подозрительно: едва ли Бельский справедливо показал на себя, и едва ли Иван простил бы такую измену, которую не простил бы и более добрый государь. Зато у поручителей 10 тысяч (очень большая по тем временам сумма) отобрал. Судя по тому, что имело место и после, вероятно, в угоду Ивану боярин сам на себя наговорил, и поручители поплатились за него, царь же, зная, что он не виноват, «простил» (ну, или почти простил) его[336], по крайней мере пока… Впрочем, Р. Г. Скрынников дает другое объяснение: тогда еще террор только начинался, да и Бельский был в близком родстве с царем, поэтому отделался относительно легко – тремя месяцами ареста и конфискацией удельного княжества[337].