Читать книгу "Черчилль и Гитлер - Эндрю Робертс"

Адмирал флота сэр Роджер Кийз, представитель Консервативной партии от Портсмута, облаченный в парадный мундир, который украшали шесть рядов орденских планок, поднялся со своего места и охарактеризовал Норвежскую кампанию как «шокирующую череду некомпетентных шагов, которые, я убежден, ни в коем случае нельзя было допускать». Оценки героя легендарного рейда на Зеебрюгге имели большой вес. Почти все многочисленные упоминания о том дне, найденные в дневниках и письмах свидетелей тех событий, свидетельствуют об убедительности и авторитетности речи Кийза. Так или иначе, адмиралу удалось освободить своего друга Черчилля от личной ответственности за провал Норвежской операции, несмотря на тот факт, что ее подготовка и проведение были почти полностью возложены на Адмиралтейство. «Взгляды всей страны обращены на него в надежде, что он поможет одержать победу в войне», – сказал он о Черчилле, прежде чем сесть на свое место под одобрительные аплодисменты.

Вскоре после этого Лео Амери, депутат от Консервативной партии, бывший член кабинета министров, поднялся, чтобы нанести еще один мощный удар по правительству. Отличавшийся тщедушным телосложением Амери, который к тому же не был одаренным от природы оратором, тем не менее, имел в парламенте немалый вес, поскольку представлял Бирмингем, родной город Чемберлена, и прежде занимал пост первого лорда Адмиралтейства. Произнося свою обличительную речь, Амери почувствовал, что симпатии членов Палаты общин на его стороне, и принял рискованное решение закончить свое выступление словами Оливера Кромвеля, которые тот произнес, распуская «Долгий парламент» в 1653 г.: «Вы сидели здесь слишком долго. Пора покончить с вами. Во имя Господа Бога, убирайтесь!» Это произвело оглушительное впечатление, нанеся правительству сокрушительный удар, и, как считается, заставило нескольких членов парламента проголосовать против Чемберлена.

Военный министр Оливер Стэнли и несколько сторонников «Национального правительства» из числа рядовых членов парламента изо всех сил старались спасти ситуацию, но к концу первого дня слушаний стало ясно, что, как следовало из выступления одного из представителей Лейбористской партии, речь идет не только о провальном руководстве Норвежской кампанией, но и о существовании самого правительства.

К тому времени, как 8 мая 1940 г. лейборист Герберт Моррисон открыл второй день слушаний по вопросу о Норвежской кампании, судьба «Национального правительства» Невилла Чемберлена висела на волоске. Первый день закончился для министров катастрофически, и было ясно, что значительная часть сторонников «Национального правительства», состоявшая, главным образом, из тех, кто противостоял политике умиротворения в 1930-х гг., а также включавшая парламентариев, не получивших желанный пост в кабинете, отправленных в отставку министров, бунтовщиков и «новобранцев», намеревается воспользоваться возможностью попытаться сместить Чемберлена, проголосовав на стороне лейбористов и либералов. Присутствие нескольких молодых членов парламента в военной форме не сулило правительству ничего хорошего, учитывая царившее в армии недовольство некомпетентностью руководства. Еще более тревожным знаком для правительства было количество обычно лояльных членов парламента, которые подумывали либо воздержаться, либо вообще не присутствовать на финальном голосовании.

Моррисон утверждал, что «дух, темп и характер, по крайней мере, некоторых министров были неверными, неадекватными и неподходящими», назвав имена самого Чемберлена, канцлера казначейства сэра Джона Саймона и министра авиации сэра Сэмюэля Хора. Он также объявил, что лейбористы требуют выноса формального решения в конце обсуждения, которое бы, сказал он членам парламента, «прямо показало, довольны ли они таким ведением дел или сложившаяся ситуация вызывает у них опасения».

Тут Чемберлен поднялся, чтобы принять вызов, но сделал это в крайне опрометчивой манере. Поблагодарив «моих друзей в Палате общин», премьер-министр сказал: «Я принимаю вызов. И приветствую его. По крайней мере, так мы узнаем, кто с нами и кто против нас, и я призываю моих друзей поддержать нас сегодня». По понятным причинам это заявление было воспринято как откровенный призыв к узко партийной лояльности в момент величайшей угрозы государству, и потому произвело катастрофический для премьер-министра эффект.

Следующим выступал сэр Сэмюэль Хор, в 1930-х гг. главный сторонник политики умиротворения, чья речь постоянно прерывалась репликами адмирала Кийза, представителя лейбористов Хью Далтона и не менее семи других членов парламента. Будучи министром авиации, Хор был вынужден признать, что силы королевских ВВС «недостаточно велики», – компрометирующее заявление для правительства, которое находилось у власти вот уже почти десять лет.

Затем слово взял Дэвид Ллойд-Джордж, который 18 лет ждал возможности отомстить людям, вынудившим его уйти в отставку с поста премьер-министра в 1922 г. Славящийся природным уэльским красноречием и обладающий репутацией «человека, который выиграл [Первую мировую] войну», он заявил, что сейчас Англия находится в куда более бедственном положении, чем в 1914 г., и обвинил лично Чемберлена в неспособности «поднять» и «мобилизовать» Британскую империю. Это был язвительный, обидный, но в высшей степени эффективный выпад. Когда его перебил один из «заднескамеечников»-тори, он насмешливо парировал: «Вам придется выслушать это, сейчас или потом. Гитлер не подчиняется «хлыстам» секретаря казначейства (главного «хлыста)». Относительно гарантий, предоставленных Чемберленом Польше и нейтральным государствам, он высказался следующим образом: «Наши обязательства сейчас ничего не стоят».

Имея в виду Черчилля, готового взять на себя ответственность за все, что произошло в Норвегии, Ллойд-Джордж сделал одно из самых ярких и метафоричных замечаний за все дни слушаний: «По-настоящему благородный джентльмен не должен превращаться в бомбоубежище, спасая своих коллег от осколков». В своей разгромной речи он коснулся призыва Чемберлена к нации с просьбой принести жертву ради победы, заключив: «С его стороны не может быть большей жертвы во имя победы, чем отдать должностные печати».

В тот день выступали и другие крупные политики, такие, как Альфред Дафф Купер (подавший в отставку после подписания Мюнхенского соглашения) и бывший министр труда сэр Стаффорд Криппс, слово также попросил молодой член парламента Квентин Хогг (будущий лорд Хейлшем), но собравшиеся ждали речи Черчилля. Она не была похожа на его прежние выступления. Он вышел из себя, обвиняя члена парламента от лейбористской партии Эммануэля Шинвелла в том, что тот «прячется в углу», и вызвал своими насмешками гнев лейбористов. Его последний призыв: «Покончить с довоенной враждой; забыть личные разногласия и обратить нашу ненависть на общего врага» – прошел незамеченным.

После предложения объявить перерыв в заседании, голоса представителей Палаты общин разделились на 281 «за» и 200 «против», с правительственным большинством всего в восемьдесят один голос, что было намного меньше по сравнению с довоенным голосованием по вопросам с тройным подчеркиванием под наблюдением «хлыстов». В число несогласных вошли леди Астор, Роберт Бутби, Гарольд Макмиллан, Квентин Хогг, Джон Профумо, генерал Спирс, лорд Уолмер, Гарольд Никольсон, Лесли Хор-Белиша и, конечно, Лео Амери и адмирал Кийз. При этом произошла шумная сцена с участием двух других возмутителей спокойствия, Гарольда Макмиллана и графа Уинтертона, которые распевали «Правь, Британия!» до тех пор, пока их не заставили замолчать разъяренные тори. Члены парламента от лейбористской партии выкрикивали в адрес Чемберлена: «Ты упустил свой шанс». Всего против Чемберлена проголосовал сорок один сторонник правительства и около пятидесяти воздержалось. Правительству был нанесен серьезный удар, и когда результат был оглашен и Чемберлен покинул Палату общин, его дальнейшее пребывание на посту премьер-министра оказалось под большим вопросом. Черчилль внес свою лепту в отставку премьер-министра, но, к счастью для него, этого оказалось недостаточно. Однако он продемонстрировал необходимую лояльность, чтобы консерваторы, по-прежнему всецело остававшиеся на стороне Чемберлена, не заподозрили его в предательстве.