Читать книгу "Врачебная тайна - Алексей Макеев"

Я имел в виду инструкции Доктора Шрама. Оказываясь в одной упряжке с натуральными бандитами, дедовщины начинаешь бояться значительно меньше, — заметил я, — а уставщина так вообще представляется не страшнее распорядка пионерского лагеря. Тут другим лагерем пахнет…

Едва попав во взвод, сразу поняли, какую силу набрал без нас Бочков. Студенты помалкивали, когда боксер говорил. Держался так, словно уже при должности.

— Видали? Явились, болезные! — кивнул он на нас с Перепелкиным окружающим его, как обычно, «кислым рожам». Ну, что с таким делать? Не я первый начинаю!

— Являются, Бочков, знаешь кто?.. — ответил ему с усмешкой. — Мы не такие страшные. Не надо нас демонизировать!

Бочкову не понравилось, что во взвод вернулись реальные оппоненты, которых ему в отличие от студентов никогда не построить. Он вовсю вживался в роль сержанта с подачи Рубликова. Даже сидел на передатчике и пиликал классу точки тире. Я вдруг ощутил физическое удовольствие от наших «элероников» и «текущих баков». Давно не принимал — соскучился. Словно на велосипед сел весной, впервые после зимы. Когда что-то получается, это приятно. Даже если другим неприятно то, что у тебя получается. Бочков хотел нас с Серегой приткнуть — давно не тренировались, и все увеличивал темп. По реакции прочих я понял, так быстро без нас не передавали. Однако врагу назло, все успел записать.

— Читаем, — распорядился преподаватель, недоделанный, на мой взгляд, не только по части преподавания. — Смелков!

Я прочитал текст от начала до конца. Видел, что будущий сержант рад был бы докопаться, да не до чего. Перепелкина он экзаменовать не стал, — ему я был нужен.

— В морзянку ты врубаешься, Смелков, — подал голос Рубликов, наблюдавший из угла, как его протеже ведет урок. — Только гонору у тебя!..

— Как недавний пациент кожно-венерологического отделения, товарищ сержант, осмелюсь доложить, что гонор — это лучше, чем гонорея.

Я видел, что заматеревшие курсанты достаточно вольно общаются с сержантами — последние недели доживают в учебной части. Атмосфера изменилась, это чувствовалось. Скоро малый дембель!

Бочков, видно, поставил своей целью доказать, что я и Перепелкин праздника не заслужили — сачки, мол, и все такое. Я, как мог, весело ему отвечал, стараясь напхать как можно больше добрых слов.

Между тем возле курилки нарисовался Гантауров с парой друганов. При нем Бочков как-то примолк сразу. Предводитель горняков неожиданно обрадовался:

— О, Борода! Здорово! — Он протянул мне руку, как старому знакомому. — Ты, говорят, забил на все? В госпитале балдел?

— Здравствуй, Эдик. Не верь злым языкам. Балдеет корова перед тем, как отелиться. Я работал. Вот, с Серегой клуб в госпитале оформляли.

— Что, в натуре? И как, оформили?

— А то! — Я похвастался командирскими часами. Бочков, оправдываться перед которым я считал ниже собственного достоинства, припух окончательно.

На фоне возмужавших, потолстевших «курсов» сержанты стали менее заметны. Я имел основания полагать, что кое-кто из аборигенов учебки под шумок всеобщего воодушевления и возбуждения захочет довершить свои темные дела, начатые ранее. Назвать их «делишками» язык не поворачивался, слишком серьезные последствия уже возымели. Как ни хотелось, но надо было лезть в самое осиное гнездо. К счастью, благодаря Десантуре из КВО я знал, какое лицо надо делать при этом. Такое и сделал, когда попер прямо на кладовщика Алимбаева, греющегося на солнышке на пару с Поваренком на скамье возле столовой.

— О! Кого я лицезрею! — воскликнул Али Баба. — А ну, ходи сюда!

— Бог с вами, товарищ сержант! — ответил я. — У нас, к счастью, есть, куда ходить. Там, за казармой, белый домик, — напомнил ему.

— Че, прикололся, да? — прищурился на меня кладовщик. Я опустился рядом с ним на скамейку.

— Не понял, боец? — Он выпучил на меня глаза. — Я тебе что, сесть предлагал?

— Ну, сесть может только прокурор предложить, но, надеюсь, не мне… Пойди, покури! — предложил я, перенявший лучшие привычки госпитальной мафии, Поваренку. — У меня к товарищу сержанту разговор имеется.

— Чего?! — полезли глаза на лоб теперь у Поваренка. Мне все больше нравился эффект, который производили мои слова. Начинал понимать садистов.

— У тебя голос прорезался?!! — удивился очень сильно и Али Баба. Как бы не кинулись на меня раньше времени!

— Полномочия появились, — объяснил я. — Люди с тобой побазарить попросили.

— Какие люди?.. — спросил было Али Баба, но, внимательно посмотрев на меня, кажется, начал догадываться, что наглость моя, человека, получившего прежде темную, на что-то опирается.

— Я могу при нем, если хочешь, мне по фигу. А вот тебе — не уверен, — объяснил ему.

— Блин! Даже заинтриговал, — сказал Али Баба с издевкой. — Ну-ка, погуляй, — велел он Поваренку. — Мне самому интересно стало, что он такое скажет?

Когда Поваренок, готовый закипеть, как его котел в варочной, от испытанного унижения, ушел, я заговорил:

— Короче, несколько ящиков консервов — «Говядина тушеная. Армейская» — из нашей учебки оказались в магазине на станции Борзинской, где госпиталь.

— Это откуда такая информация?

— От верблюда… Некие серьезные люди не любят, когда у них под ногами путаются. Они даже давить не будут, лень. Просто тупо сдадут ментам. Тетя Мотя из магазина расскажет, что тушенка приехала к ней из гарнизонного госпиталя. Тамошний кладовщик, Бондарь фамилия, признается, что привез ее один чувак из хозвзвода. Языки им развяжут, не сомневайся! В нашей учебке за эту поставку ответит… не знаю, кто. Старшина разберется. Если не разберется, значит, сам ответит. На то он и старшина. Что за это будет? Люди понимают, что у нас тут в Ленинской комнате — уставы одни, Уголовного кодекса нет. Так они могут подогнать, чтобы мы почитали, что бывает за хищение и спекуляцию… Однако этой беды можно избежать, если выполнить одно условие. Какое — скажу только Атаманову. Так ему и передай. Обсудите.

— Кто же дал тебе такие удивительные полномочия? Я ни слова не понял, правда, но интересно? — спросил хитрый азиат.

— Я имен не знаю. Но могу познакомить, если хочешь… Кстати, они просили предупредить: если с переговорщиком, то есть со мной, что-то случится, ну, там, споткнусь вдруг на ровном месте или темную кто устроит, будут считать личным оскорблением, спросят особо. Послов надо уважать!

Видно было, что Али Баба припух от недетского разговора, которого он от меня никак не ожидал. Он и не думал на меня наезжать, поскольку все сказанное исходило явно не от «посла». В то, что именно я сумел подметить его тушенку «Армейскую», когда освобождал Саню Курносова, он и предположить не мог — слишком взволнован был тогда.

Во время перерыва Али Баба подошел к нам, сидящим в курилке, и сказал Рубликову:

— Я бойца твоего возьму, вот этого. — Он указал на меня. — Старшина с ним побазарить хочет.