Читать книгу "Экспедиция "Тигрис" - Тур Хейердал"

Когда глубокие пески и груды камня остановили джип, мы с Германом продолжили путь пешком в сторону Красного моря. Казалось бы, в такой местности нелепо искать какие-либо намеки на судоходство: ни капли воды, ни одного зеленого листика. Животный мир представлен только мухами, змеями и стервятниками. Сухие вади пересекают бесплодное приморское плато, впадая безводными притоками в Нильскую долину. Крутые склоны и окатанные камни на дне сади свидетельствуют о том, что в древности здесь протекали глубокие реки. Некогда весь этот край вплоть до Красного моря зеленел травой и деревьями, орошаемый обильными дождями. Картина резко изменилась пять-десять тысяч лет назад, в дофараоновы времена. Ботаники и климатологи продолжают спорить о причине: то ли климат переменился, потому что лес исчез, то ли лес исчез, потому что переменился климат. Доподлинно известно, что Двуречье в древности тоже было покрыто лесами. Шумеры описывают лесистые холмы своей страны[10]. Фараоны про леса не упоминают. Но археология установила, что задолго до фараонов Египет населяли люди, к голосу которых тоже следует прислушаться.

Немало писалось о том, что пустынные вади, к которым мы вышли, изобилуют древними наскальными изображениями судов и лесных животных. Мы убедились в этом своими глазами. Многие изображения не публиковались раньше, но репертуар был все тот же: антилопы, водяные козлы и другие длиннорогие копытные, жирафы, львы, крокодилы, страусы. Наряду с животными — охотники с собаками и множество судов. Суда и лодки всевозможных размеров. Одни приводились в движение веслами, другие — парусами. Все суда — хорошо знакомого нам по додинастическому искусству типа: серповидной формы, связанные из камыша. Судя по числу весел — до двадцати и даже до сорока, — некоторые корабли достигали внушительных размеров; в нескольких случаях численность изображенной на палубе команды составляет пятьдесят и больше человек. На многих показаны две рубки — впереди и позади мачты. Иногда на палубе изображен рогатый скот или другие крупные животные, причем они кажутся совсем маленькими на транспортирующих их кораблях.

Осмотрев вместе с Германом Вади Абу-Субейра — широкий пустынный каньон между Асуаном и Красным морем, — я лишний раз убедился, что развитый водный транспорт играл важнейшую роль в области Красного моря задолго до того, как человек одомашнил лошадь и изобрел колесо. В полной ли мере оценена суть того, о чем может поведать доисторическое искусство этого края? Похоже, тот факт, что египетские петроглифы — ценные образцы бесхитростного местного искусства дофараоновой поры, значил для исследователей больше, чем сокрытый в них смысл. Для меня же подлинная их ценность не столько в художественности, сколько в том, что они отражают действительность, окружавшую художников до формирования известной нам цивилизации. Лесные животные и суда. Кроме обитавших в этом краю зверей художники запечатлели на камне древнейшие достижения строительного искусства: большие суда для перевозки грузов и для безопасного передвижения. Суда строили и рисовали задолго до появления колесных экипажей, крепостей и храмов. Большие суда типа плотов позволяли человеку передвигаться, не страшась врагов и диких зверей, в те далекие времена, когда здесь простирались полные опасностей леса, когда не было ни дорог, ни обнесенных стенами городов-государств. Дикие животные и корабли — вот что занимало воображение художника в тысячелетия, предшествующие фараонам.

Сухие долины ведут к Нилу. Однако расстояние, отделяющее наскальные изображения от Красного моря, совсем невелико, а прежде, быть может, было и того короче. К тому же не исключено, что высохшие русла принадлежали рекам, которые из лесов стекали к морю. Поднятия суши, связанные с тектоникой Рифт-Валли, вещь вполне вероятная. Обводы додинастических судов убедительно говорят о том, что они были мореходными. Изящно загнутые вверх корма и нос, как на «Тигрисе», а подчас еще выше, — несомненные признаки конструкции, рассчитанной для моря. Конечно, такие суда годились и для внутреннего плавания (скажем, на том же Ниле), но первоначальные творцы этой модели думали отнюдь не о барже или плоте для перевозки грузов, животных или людей по тихой реке. Они создавали судно, с легкостью газели прыгающее через морские волны, как мы на «Тигрисе» прыгали и скользили через пенящиеся гребни. Динамичное сочетание парусника и газели, символизирующее легкий бег по волнам, — эта композиция выделялась мастерством среди всех виденных мной древних петроглифов на скалах вади.

Некто знакомый с этой искусной композицией совершил до нас прыжок из области Красного моря на Файлаку. Три печати с мотивом, повторяющим судно-газель египетских петроглифов, — поистине отпечатки пальцев. И вот теперь мы сами приближались к Файлаке.

Я простоял на руле почти всю вторую половину дня, а потому посоветовал теперь свободным от вахты ребятам лечь пораньше, в предвидении опасных вод и бурной ночи. Асбьёрн уже пришел в себя и поочередно с Эйч Пи дежурил на мачте, высматривая огни. На карте был обозначен маяк, указывающий судам путь на Кувейт в обход юго-западной оконечности Файлаки и его отмелей. Высота маяка — 25 метров, дальность видимости — 16 миль. Примерно в миле к северу от маяка помечен опасный риф — с постоянным огнем, если верить карте. Без всяких огней, если верить лоции.

В восемь вечера я лег, но не успел толком заснуть, как Норман просунул голову в рубку и сообщил, что с мачты виден огонь. В том самом месте, где мы рассчитывали его обнаружить. Что ж, значит, есть еще время подремать немного.

Однако через минуту Норман появился снова. Он был заметно встревожен. «Тигрис» быстро идет прямо на скалы. Попытки рулевых провести ладью левее маяка и выйти на фарватер, ведущий к Кувейту, ни к чему не приводят — очень уж сильно нас сносит ветром.

Чтобы не напороться на маяк и скалы справа от него, нам оставалось только спуститься под ветер и курсом 290° идти прямо на Файлаку.

Вот уже и с палубы видно мигание маяка в черной ночи. Три проблеска — и долгий перерыв, плотная стена кромешного мрака. Свет керосиновых фонарей озарял только желтый камыш и бамбук в объятиях черного космоса. Лихо пляшущие искорки светящегося планктона в струе от рулевых весел — не в счет.

Наблюдатель на качающейся мачте докладывал, что не видит никаких огней, кроме быстро приближающихся слева вспышек. Маяк-то мы минуем, но где же риф? Он явно не освещен. Современные суда не ходят по эту сторону маяка.

Асбьёрн простерся на загнутых вверх носовых связках и, высунув вперед голову, чтобы не мешали наши фонари, высматривал подводные камни. Световые сигналы незримой башни проскользнули слева от нас на некотором удалении. Хватит ли этого расстояния, чтобы благополучно обойти неосвещенный риф?

Мы тщетно пытались пронизать взглядом темноту с палубы и с мачты; в это время из рубки выбрался Карло и сказал, что слышит шум прибоя. Все внимательно прислушались. Точно. Теперь и остальные уловили, что к шипению гребней вокруг ладьи примешивается все более громкий, ритмичный аккомпанемент волн, разбивающихся о камни. Рокот доносился откуда-то спереди-слева.