Читать книгу "Вселенная неудачников - Сергей Мусаниф"

– Стопроцентную гарантию дает только метод полного ментоскопирования, против которого, как ты справедливо заметил, у тебя иммунитет, – сказал генерал. – Но мы не можем подвергнуть тотальному ментоскопированию всех своих сотрудников, а значит, всегда существует вероятность, что мы что-то пропустили. Выборочная проверка памяти по сути дает не больше данных, чем обычный медикаментозный допрос. Нам известны способы обойти и то и другое.

– А что же мешает вам подвергнуть всех сотрудников тотальному ментоскопированию? – поинтересовался я.

– А с кем потом работать?

– Я вас сейчас не очень понял, – признался я. – Что значит с кем?

– Тотальное ментоскопирование позволяет нам узнать о человеке все, что он знает сам, – сказал генерал Торстен. – И даже больше, потому что мы можем получить доступ к той информации, которую человек сам уже и не помнит. И естественно, что в результате мы точно будем знать, является человек агентом врага или нет. Но после этой процедуры человек уже не станет прежним.

Мне чертовски не понравилось, как это звучит. В последнее время мне вообще мало что нравилось, но слова генерала не понравились мне больше остального. В конце концов, меня этой процедуре подвергали уже неоднократно.

– Тотальное ментоскопирование убивает клетки мозга. – На этот раз генерал решил продолжить, не дожидаясь моего наводящего вопроса. – От семи до двадцати пяти процентов за сеанс. Соответственно, интеллектуальный уровень работника сразу падает на несколько десятков пунктов. И не только интеллектуальный. Повторная процедура убивает до пятидесяти процентов клеток. Ментоскопирование мы используем только для врагов.

– И для людей из прошлого, – сказал я, постаравшись, чтобы мой голос не дрожал. Это стоило мне некоторых усилий, потому как я чувствовал надвигающуюся… Нет, не панику. Но какую-то эмоциональную реакцию – точно. По спине побежали струйки холодного пота. – Для расходного и наименее ценного материала.

– Мозги врага – это очень ценный материал, – ухмыльнулся генерал. – Не стоит так нервничать, Алекс. На тебя эта процедура все равно не действует. С твоими мозговыми клетками все в порядке.

– Чудный новый мир, – пробормотал я. – У вас тут есть хоть какое-то уважение к человеческой жизни?

– У нас тут война, между прочим, – сказал генерал. – Она еще официально не объявлена, и боевые корабли еще не покинули своих орбит, но она уже идет. А в войне побеждает тот, у кого больше информации о противнике. На этом фоне пара-тройка жизней не так уж важны.

– Особенно если речь идет не о вашей жизни, – сказал я. – Вы мне еще расскажите про дерево свободы, которое необходимо время от времени поливать кровью патриотов.

– Некоторые истины не меняются во все времена, – сказал генерал. Очевидно, он был знаком с этой цитатой.

– И некоторые штампы тоже.

– Если ради победы Альянса потребуется моя жизнь…

– То вы с радостью положите ее на алтарь общего дела, – закончил я.

От этого разговора у меня уже взрывался мозг.

Видимо, во все времена существуют идиоты, основное предназначение которых состоит в произнесении напыщенных патриотических речей. Таких речей я и в своем времени наслушался.

И уже тогда не верил им ни на грош.

Громче всех о самопожертвовании обычно кричит тот, чьей жизни ничто не угрожает.

А Визерс ничего не рассказал мне об опасности полного ментоскопирования… Почему я не удивлен?

Тут вообще хоть кто-нибудь правду говорит?

Разведчик – это профессиональный лжец. Что ж, в какой-то степени тут все разведчики.

– Может быть, тебе кажется, что я произношу высокие и напыщенные слова, – сказал генерал. – Но подумай вот о чем. Выброси из моей речи слово «Альянс» и подставь вместо него слово «человечество». Тогда все сразу встанет на свои места.

– Насколько мне известно, люди живут и за пределами Альянса.

– Сколько их, тех людей? – спросил генерал. – И это все равно ненадолго. В одиночку независимым мирам не выстоять. Вопрос их вхождения в Альянс – это вопрос времени. Сейчас они сколько угодно могут вопить о своем собственном пути и недостатках нашей демократической системы, а они есть, чего уж скрывать, ибо любая система несовершенна, но, как только запахнет жареным, они сами к нам прибегут и согласятся на все условия. Едва только в галактике запахнет реальными боевыми действиями, едва их локального пространства достигнет первый слух о том, что боевой флот Кленнона или Скаари приближается к человеческому сектору космоса.

– А, так вы им еще и условия выставляете, – сказал я. – Действительно, и чего это они не рвутся вступать в ваш Альянс…

– Это проблема власти, – сказал генерал. – Не все независимые миры разделяют наши демократические ценности.

– Ваши или демократические? – уточнил я, поскольку генерал сделал явный акцент на слове «наши». – Желаете поговорить о политике? Прочесть мне лекцию о торжестве демократии? Прежде чем вы начнете, хочу предупредить, что у меня иммунитет к подобным разговорам.

– Визерс не сказал мне, что ты монархист.

– Мне кажется, вы уже достаточно проверили мои «прокленнонские» настроения, – сказал я. – Анархия – мать порядка.

Генерал нахмурился.

– Что ты думаешь о полковнике Визерсе? – спросил он.

– Я думаю, что он кленнонский шпион и намеренно саботирует работы по исследованию моего мозга, – заявил я. – Конечно, если ему за это не платят скаари.

– Почему ты так враждебно настроен?

– А с чего я должен быть настроен по-другому? – поинтересовался я. – Вы меня тут все достали, и это совершенно очевидно. Кроме того, я не верю в подобные разговоры по душам и не собираюсь обсуждать с вами ваших же подчиненных. Тем более что от этого подчиненного многое зависит.

– Думаешь, от меня зависит меньшее? Касательно тебя?

– Вы – начальник, он – непосредственный исполнитель. Даже и не знаю, с кем из вас выгоднее ссориться.

Вне всякого сомнения, язык мой – враг мой, и большая часть неприятностей, которые случались в моей жизни, были связаны именно с его длиной. Если бы я хотя бы иногда думал, прежде чем говорить…

Но в данной ситуации терять мне было нечего. Я уже давно привык к мысли, что эти ребята грохнут меня сразу по окончании исследований или, в лучшем варианте, засунут меня в какой-нибудь бункер, из которого я никогда не выйду. Чтобы у эсбэшников всегда был под рукой контрольный экземпляр.

А даже если и не в бункер…

Чем мои теперешние апартаменты принципиально от него отличаются? Видом из окна? Вполне возможно, что это голограмма и на самом деле меня держат не на страшно-подумать-каком этаже, а где-нибудь под землей. Или под водой.

Или я вообще в матрице, и все происходящее проецируется прямо в мой мозг. Остается надеяться только на явление Морфеуса с его разноцветными таблетками.