Читать книгу "4.51 стратагемы для Путина - Анатолий Вассерман"

Первые варианты проекта перекачки воды из низовьев Оби в Среднюю Азию предусматривали открытый канал, чья поверхность испаряла бы немногим меньше воды, нежели весь Ледовитый океан. В те годы это казалось разумным, ибо климат был куда холоднее. Теперь открытые каналы несомненно неприемлемы. Но ведь и технические возможности с тех пор заметно возросли. Можно затянуть каналы синтетической плёнкой, можно и вовсе не рыть каналы, а проложить пластмассовые трубы прямо по почве. Современные пластмассы столь эластичны, что даже зимнее промерзание содержимого не разорвёт их.

Ещё в конце 1980-х Горбачёв намеревался создать в Сибири большой нефтехимический комплекс, дабы продавать не сырую нефть, как раз в ту пору резко подешевевшую (что и спровоцировало перестройку), а готовую продукцию, где основную долю цены составляет не сырьё, а труд. Тогда, к сожалению, политическая неразбериха не позволила довести разумную идею до осуществления[79]. Теперь же ей может поспособствовать появление поблизости громадного потребителя — строительства пластмассовых водопроводов. Учитывая же отдалённую перспективу динамики водопотребления, можно предсказать довольно стабильный (хотя и не такой высокий, как в первые годы строительства) многолетний спрос на трубы, что гарантирует рентабельность новых предприятий даже при колебаниях конъюнктуры мирового рынка пластмасс.

Прогресс неотвратим

Казалось бы, к чему нам все эти героические усилия? И без того Казахстан, Россия, Туркмения немало получают от продажи энергии. Причём в сыром виде — в потоках нефти и газа — и без экологически малоприятных последствий, связанных с крупномасштабным производством на собственной территории.

Увы, опыт лежебочества на нефтедолларовом матрасе у нас уже есть. В конце 1973-го, когда очередная ближневосточная война впервые взметнула нефтяные цены до трудновообразимых высот, идеологическое крыло КПСС решило прекратить экономическую реформу, начатую Косыгиным в 1965-м, и возобновить ортодоксально социалистический формат управления народным хозяйством. Последствия оказались вполне предсказуемы. Когда нефть вновь подешевела, оказалось: мы упустили десять лет развития и отстали от Запада практически во всем. Только военная промышленность прогрессировала — ведь её финансирование не только не сократилось, но даже наращивалось за счёт амортизационных (то есть предназначенных для ремонта и развития) отчислений прочих отраслей. Но оборонные технологии слишком специфичны: использовать их как стимул для нового развития всей экономики не удалось. Перестройка — лихорадочная попытка за пару лет сделать всё, для чего первоначально планировались два десятилетия — провалилась.

Правда, кое-кто полагает: обвал нефтяного рынка в начале 1980-х организован искусственно — как раз ради удара по советской экономике, уже плотно подсевшей на нефтедолларовую иглу. Но это достаточно маловероятно: уже следующий большой обвал, обернувшийся для нас августовским дефолтом 1998-го, явно не продиктован антисоветскими — точнее, уже антироссийскими — соображениями. Да и нынешняя опаснейшая для нас динамика цен порождена не политическими, а чисто экономическими — то есть заведомо неотвратимыми — факторами. А значит, будет повторяться и впредь: законы развития экономики куда стабильнее политических интриг.

Подорожание любого фактора производства заставляет искать способы обойтись меньшим его количеством или даже вовсе без него, чтобы сократить расходы. Стал дороже вольфрам — во всём мире разработали режущий инструмент из микрокорунда — спечённого порошка окиси алюминия, лежащей буквально под ногами, в любой глине. Подорожала рабочая сила — началось массовое внедрение промышленных роботов. Нефть оказалась в дефиците — весь мир стремительно кинулся внедрять энергосберегающие технологии (и искать новые жидкие горючие: так, переработка рапса и кукурузы в топливо уже пару раз задирала цену продовольствия до уровня, чреватого голодом).

Крупномасштабное преобразование практически всей промышленности требует порядка десяти лет. Война Судного дня случилась в конце 1973-го — но только к началу 1980-х массово распространились экономичные автомобили, эффективная теплоизоляция зданий, аэробусы, где расход энергии на одного пассажира в разы меньше, чем в «Конкорде»… Августовский дефолт — дальнее эхо ирано-иракской войны (1980–1988). Вскоре после него начался новый нефтяной бум — и в обычный экономически обоснованный срок, несмотря на массированные провокации вроде американского вторжения в Ирак и угрозы вторжения в Иран, цена нефти вновь рухнула с заоблачного уровня. Нынешний рост её цен — следствие чисто спекулятивного спроса, порождённого заметным обесцениванием (и предполагаемым скорым обвалом) главного всемирного резерва — американского доллара. Так что на него рассчитывать нельзя[80].

Крепёж для единства

Конечно, полностью игнорировать политические факторы не следует. В конце концов, та же Война Судного дня в немалой степени порождена тогдашними — крайне обострёнными — взаимоотношениями Советского Союза с западным миром. Естественно, на таком фоне даже и речи не могло быть о серьёзном экономическом — и прежде всего технологическом — сотрудничестве. И всё наше взаимодействие сводилось к торговле — да и то со множеством политических ограничений, неизбежных в войне, пусть и холодной.

Нынче политических разногласий уже практически нет. Зато чисто экономических споров куда больше. Слишком уж насыщенны многие привлекательные для нас рынки, слишком мал для бесчисленных западных производителей рынок внутрироссийский. А ведь ещё Ульянов отмечал (и до сих пор никто его в этом не опроверг): политика — концентрированное выражение экономики. Того и гляди, экономические противоречия обернутся новым витком политического противостояния. В конце концов, Первая Мировая война возникла до социалистической революции (и даже породила её): просто великие державы не смогли бескровно разделить мировой рынок.

Сегодня война Германии против Франции с Великобританией практически немыслима: слишком много у них общих взаимовыгодных дел (даже политические споры конфигурированы иначе: Германия и Франция против Великобритании, очень уж тесно привязанной к заокеанским сородичам). У нас же с Западной Европой отношения далеко не так тесны: по сути, только газопроводы и привязывают нас к Европейскому Союзу. Значит, нам жизненно необходимы новые совместные проекты. Только они смогут предотвратить новые витки политического противостояния, реально интегрировать нас с остальной Европой.