Читать книгу "Курорт - Кевин Сэмпсон"

– Давай, Пасти! Давай, сынок!

Его друзья застыли в предвкушении. Им не верилось, что Пастернак отважился на такое шоу. Он улыбнулся Ив, которая подтанцовывала рядом. Кристоф, совсем размякший от умиления, кивнул толстяку. Это было то, что нужно.

Не хочу говорить

О том, через что мы прошли...[16]

Шквал восторгов чуть не сбил Пастернака с ног, когда его друзья и все остальные ринулись к сцене, повсюду были руки и ноги, сияющие улыбки, все танцевали, скакали и отдавались музыке. Пузатые мужики оставили свое пиво на столах и присоединились к всеобщему веселью. Толпа вопила, как на рок-концерте. Пастернак пел во все горло, не слыша собственного голоса, но инстинктивно чувствуя, что попадает точно в ноты. К моменту припева сцена была забита счастливой публикой, и когда пришло время, Пастернак, в слезах экстаза, откинул голову назад и проревел слова с такой яростью и силой, что сам удивился, откуда что взялось:

– ПОБЕДИТЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ВСЕ… Беснующаяся толпа вместе с Ив и Кристофом подпевала:

– ТЕПЕРЬ ВСЕ В ПРОШЛОМ!

Он увидел тянущую к нему руку Милли. Голос начинал садиться. Он сунул микрофон ближайшему желающему и спрыгнул на пол. Вытащив Милли из толпы, он прижал ее к себе и поцеловал со всей страстью, на которую был способен.

– Боже мой, – прокричала она, облизывая губы. – Это было здорово. Сделай так еще раз.

И он сделал. Он не мог ошибаться.

Она опустилась на скамейку. Он сел рядом. Мэгги смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, и он заметил маленькую горку камней, на вершине которой возвышался маленький крестик.

– Это мой.

Он хотел встать, но она удержала его за руку.

– Дай мне сказать. Я хочу рассказать тебе.

– Да, пожалуйста.

Шон чувствовал каждый скачок ее настроения, пока она говорила.

– Когда я впервые приехала сюда, то провела всю зиму в солярии. Можешь себе представить? – горько засмеялась она.

– 1986. Мы с мамой купили его по каталогу. Четыре трубки – «Филипс» – мы думали, это круто! Соседи платили деньги, чтобы у нас позагорать. Когда я закончила школу и приехала сюда с девчонками, я была вся оранжевая. Мой самый первый загар. Мне казалось, что я красивая.

На слове «красивая» ее голос дрогнул, и ему захотелось прижать ее к себе, но он сидел и слушал.

– Тогда это был скорее курорт для тех, кому от восемнадцати до тридцати. Мини-юбки, стройные ноги, попсовые песенки – я помню наизусть каждое слово этих чертовых песен.

– И что случилось?

– Это была моя вина. Мне отчаянно хотелось быть первой, кто переспит с официантом. Мы все такие были. Представляешь? Сраный испанский официант! Вряд ли их можно винить за то, что они этим пользовались. Мы сами на этих бедняг просто наседали.

Шон кивнул.

– Я стала встречаться с этим парнем. Его на самом деле так и звали – Мануэль. Мы всю неделю над этим смеялись. Никогда не думала, что буду любить кого-то, как я любила Мануэля, с его маленькими усиками и плохими зубами. Когда я вернулась сказать, что я беременна, они тут же сомкнули ряды. Мануэль? Никакого Мануэля не знаем.

Она горько засмеялась.

– Ну и кто в результате посмеялся последним, а?

Он покачал головой.

– И ты осталась?

– Я просто так решила, и все. Не знаю, что случилось, возможно, это был выкидыш, но прежде чем я что-то поняла, я уже истекала кровью, попала в госпиталь и потеряла ребенка.

Шон снова посмотрел на кучку камней. На могилку.

Мэгги, одолев самое трудное, сухо закончила:

– У меня не было страховки, чтобы оплатить больничные счета. Я была позором семьи и собственным позором, а потому я просто осталась. Я и ребенок. Не беспокойся, ее там нет. В госпитале мне ее не отдали. Мне пришлось заплатить даже за то, чтобы узнать, девочка это или мальчик. Это было так паршиво…

Шон нагнулся, привлек ее к себе и обнял своими огромными руками.

– Иди ко мне.

Она слабо улыбнулась.

– Да ничего. Я просто хотела, чтобы ты все это знал. Чтобы хоть кто-то…

Она замолчала и посмотрела на море, и на этот раз в ее глазах стояли слезы, хотя она все еще улыбалась.

– Чтобы кто-то знал обо мне.

– Господи Иисусе.

Она засмеялась.

– Точно. А потом я наткнулась на это место. Оно… живое, полное духов, тебе не кажется?

Шон кивнул.

– В общем, я успокоилась, сделала собственный памятник и просто…

Она глубоко вздохнула.

– Ну вот. Я нашла место на горе, там, где я могла бы жить с моим ребенком. Ну и просто прижилась. Поначалу мне казалось, что я Жанна Д'Арк, ходила за молоденькими девчонками и пыталась предостеречь их от соблазнов. Вот кого ты мне напомнил, когда я впервые тебя встретила. Будто у тебя миссия. Ты даже не задумывался, прав ты или нет.

Я была такой же. Заходила в номера к девчонкам и оставляла презервативы у кроватей. Меня чуть не уволили.

Она снова вздохнула и покачала головой.

– Но потом это ушло, понимаешь?

Она посмотрела на Шона, и он кивнул. Когда она говорила, веснушки на ее носу шевелились, и Шону захотелось поцеловать ее.

– Я не чувствовала себя… ограбленной. Мне все еще было восемнадцать, и я говорила на почти безупречном испанском. В общем, я решилась. Я зазывала отдыхающих в бары, где мне платили. То же самое с прокатными конторами и автобусными экскурсиями. С каждой продажи я что-то имею. Потом перешла в недвижимость, особенно когда начался бум. Я даже таблетки продавала – просто чтобы удостовериться, что у подростков будут нормальные «колеса».

Она уткнулась носом в плечо Шона.

– Вот и все. Это я. Рыжая девчонка из Данбара, которая живет здесь.

Она пожала плечами. Шон еще крепче прижал ее к себе. Она чувствовала, что это не страсть, а дружеская поддержка, поэтому не стала искать его поцелуев и тоже обняла его.

Он поднялся и подошел к краю пропасти. Она присоединилась к нему. Шон отклонился назад, к ней.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно.

– Как ты назвала ее?

Она помолчала.

– Бонита.

– Красивое имя.

– Была такая песня, помнишь? Когда мы девчонками приезжали сюда в отпуск, мы были такие юные, красивые и… свободные. Да, мы были свободны. И танцевали под эту песню. «Ла Исла Бонита».

Она отвернулась от него и встала на краю утеса.