Читать книгу "Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье"

— Да, дорогая, прими таблетку для чувства юмора и ложись. Завтра все будет хорошо.

Этим подразумевалось: убирайся и возвращайся, когда у тебя будет настроение немного лучше. Я не заставила его повторять дважды. Через пять минут я была уже на свежем воздухе, абсолютно ледяном, на площади Шатле. Конечно же примерно тридцать человек в ожидании такси толпились на краю тротуара. Это был мой вечер! Я пошла пешком, сквозь зыбкий туман, который просто замораживал. У меня было такое впечатление, что пальцы на ногах превратились в мороженое. В этом сыром мареве смягченный свет фонарей делал улицу Сент-Оноре похожей на Англию. Можно было бы предположить, что эта старая артерия Парижа будет защищенной от порывов ветра; покидая улицу Риволи, я думала, что здесь найду укрытие, но совсем нет, ветер проникал повсюду. Для завершения праздника мне не хватало еще только наткнуться на Джека Потрошителя. Зато шума больше не было. И ничто не мешало моим мрачным мыслям: я сделала ставку на Брюса, мой номер выпал, а теперь я собираюсь уйти от игрового стола, бросив свой выигрыш. Конечно, мне по-прежнему хотелось заполучить его деньги, но его — больше нет. Никогда не уеду из Парижа. Это Париж — мужчина моей мечты. И словно то был знак судьбы, улица Сент-Оноре, похоже, ждала меня именно в этот вечер. Просто поднимаясь по ней, на каждом шагу окунаешься в воспоминания, идеи, мечты. Протестантский храм Гаспара де Колиньи[76], театр «Комеди Франсез», церковь Сен-Рок, бутик «Герлен» и одеколон моего отца «О имперьяль», записные книжечки «Кассгран» моей матери, витрины «Гермес», английское посольство этой старой Нэнси Митфорд[77]. Герои моего пантеона тесно соприкасались с героями моего снобизма. Я занимала очень незначительное место на этом олимпе, но я была там как дома. Везде я находила свои зарубки. Никакие ложные ценности не вводили меня в заблуждение. Здесь меня не заставят принять бычьи пузыри за фонари, а площадку Тьерри Ардиссона — за салон мадам дю Деффан[78]. Я знала, кто есть кто, откуда мы идем, что мы скрываем. Если я перееду в Нью-Йорк, не зная американской истории, их литературы, их живописи, ничего, кем буду я сама, что останется от меня? Просто невежественная тонкая штучка. Через полгода я превращусь в глупую болтунью. О том, чтобы выживать там самой, не стоит и думать. Там, в капиталистическом раю, кто имеет три гроша, тот и стоит три гроша. Если я не стану мадам Фэйрфилд, в Нью-Йорке я буду никем. И так далее. Костер горит долго, если в него подбрасывать новые поленья, а я не останавливалась. Мои иллюзии сгорали, все до единой. Когда я добралась до «Бристоля», решение было принято: соберу чемодан, вызову такси и вернусь к себе домой. Тут же! Не думайте, что я сама так распалилась. Никогда в жизни я так не замерзала. Мои мысли были ясными, как лед. Когда случается кризис, я не буду свечки зажигать. Я предпочитаю просто поднять паруса и уйти. Если составить перечень тех занятий, посредством которых я зарабатывала себе на жизнь за последние двадцать лет, можно увидеть, что я ни к чему надолго не привязывалась.

В апартаментах Брюса зеркала, ковры, роскошь, тишина, тепло — все было как надпись на открытке «Все хорошо». Я приняла обжигающий горячий душ и, чтобы выветрился запах табака, повесила свое платье на плечики перед окном в ванной комнате; затем я сложила свои вещи в дорожную сумку «Луи Вуиттон», которую Брюс подарил мне в день нашего отъезда в Италию. Это не заняло много времени. По сути, я вернулась только за книгами по истории этрусков и римлян, купленными в Чивитавеккье. Не может быть и речи о том, чтобы оставить книги Брюсу: тот их просто выбросит. Я затолкала все как попало вместе с несессером и нижним бельем в сумку и застегнула молнию. Я не хотела задерживаться — ненавижу эти долгие объяснения. Когда все плохо, я задраиваю люки и погружаюсь на дно одна, совсем одна, сама с собой. Это гарантированное средство: кризис проходит быстро. У меня в голове уже не было Брюса как части окружающего меня пейзажа, я собиралась тихо уйти до его прихода…

Не получилось: почти за две минуты до того, как я собиралась уйти, в тот момент, когда я надевала платье, открылась дверь апартаментов. С первого же взгляда Брюс заметил сумку на диване и все понял. Подойдя к бару, он налил себе пятидесятую за вечер порцию виски, а затем, приблизившись ко мне, рассмеялся:

— А я думал, что мы друзья на всю жизнь. Ты готовилась удрать, не попрощавшись со мной?

Не нужно думать, что правда ставит меня в тупик, я их послала к черту вместе, правду и Брюса.

— Не говори о дружбе, Брюс. Твой стакан — вот единственный друг, с которым ты никогда не расстаешься. А я это так, на время. И это закончилось. Ты просто модная картинка с кучей долларов. По правде говоря, ты ничтожество, и мне надоело умирать от скуки рядом с тобой.

Думаю, что его нервы, утопленные в виски со льдом, были покрыты толстым защитным слоем. Он даже не поморщился и дал мне достойную отповедь:

— Не надо принимать свою мать за английскую королеву. Ваш надменный вид вскружил вам голову. В Нью-Йорке в сто раз больше интеллектуалов, ученых, креативных художников, чем в вашей изъеденной червоточиной столице. Если ты не едешь в Америку, то потому, что понимаешь: все за три дня разберутся, что все твое превосходство основано просто на песке. Воображалки вроде тебя в Нью-Йорке, в конце концов, играют только второстепенных персонажей в фильмах Вуди Аллена. Без меня тебе не стоит и ногой ступать на Манхэттен — все над тобой будут смеяться.

Паршивая собака. Он тоже резал по живому. Он перевернул наши роли. Можно подумать, это он дает мне отставку. Брюс начал действовать мне на нервы. Продолжение точно ничего хорошего не сулило. Он спросил себя, почему он был таким глупым, чтобы предлагать мне быть его женой:

— Ты же сама говоришь, что вступить в брак — это значит выбрать человека, которого через три года возненавидишь.

Да, действительно я это говорила. Но Жан-Пьеру, в Италии. Откуда Брюс узнал эту формулировку? Бьюсь об заклад: он говорил обо мне с Жан-Пьером.

— Он хотел узнать, какая ты в постели, — сказал Брюс, словно прочитав мои мысли.

Это не те откровенные признания, которые стоит мне делать, когда я выхожу из себя. Кровь ударила мне в голову. Этот евнух смеет оценивать мои результаты в постели. Видели бы вы меня: я была как настоящая людоедка. Мне не хватало только кипящего котелка и кости в носу.