Читать книгу "Грезы Маруфа-башмачника - Шахразада"

Что он с ней делает? Почему каждый раз сердце замирает в груди, стоит ему лишь приблизиться к ней? Все ее чувства обострились настолько, что она уже не была способна о чем-либо думать. Все мысли разом куда-то улетучились.

Но Всеслав, похоже, держал себя в руках. Его атака была неспешной и хорошо продуманной. Он бесконечно долго ласкал ее, мимолетно гладя спину, живот, плечи, пока наконец его рука не оказалась у нее между бедрами. Розовые складки плоти сами раскрылись под его легкими касаниями.

Сладостная пытка длилась, казалось, целую вечность. Голова Цветаны лихорадочно металась по подушке. Его пальцы оказались способны разжечь в ней опасный всепожирающий огонь, заставить умирать от наслаждения. Он творил настоящую магию своими руками и губами, и она словно таяла, растекалась, плавилась…

Еще несколько тревожных ударов сердца, и Всеслав приподнялся над ней. Его возбужденная плоть трепетала у ее лона.

— Не закрывай глаз, лада. Хочу видеть твое лицо, когда войду в тебя.

Она распахнула глаза, и в этот же миг неумолимое копье пронзило ее едва ли не насквозь.

Цветана громко охнула от неожиданности. Но Всеслав проникал все глубже, казалось, не в силах насытиться. Да, она жаждала его сокровенных ласк, жаждала принять в себя, вобрать и поглотить. Откуда-то издалека до нее доносился его шепот: чувственные, бесстыдные, откровенные слова. Он еще и еще повторял, как это чудесно — заполнить ее собой, владеть безраздельно…

И Цветана, словно обезумев, отдалась на волю бурного потока. Но тут Всеслав начал двигаться. С каждым выпадом он утверждал свою власть над ней. Женщина застонала, вцепившись ногтями в его плечи, оставляя на коже кровавые следы.

Те же муки терзали и Всеслава, забирая его в плен беспощадного желания. Он, глупец, ранее гордился тем, что никогда не терял голову, но сладость этой женщины сводила с ума.

Страсть росла и становилась почти невыносимой, пока не окутала их обоих головокружительным покрывалом. Цветана пронзительно вскрикнула. Ее лоно сомкнулось вокруг его все еще возбужденной плоти, он вжал ее лицом в свое мокрое от пота плечо, заглушив крики страсти. Наконец Всеслав ворвался в нее в последний раз, и тогда огненные струи разлились по нему в бешеном, неистовом, яростном наслаждении. Задыхаясь, почти теряя сознание, он словно взорвался, извергая в нее хмельной напиток любви.

Когда все кончилось, Всеслав долго прижимал к себе любимую, овевая своим разгоряченным дыханием ее тело. Он был потрясен таким новым, таким сильным чувством обладания и потребностью снова и снова брать ее, не ощущая пресыщения.

Он поднял голову. Цветана лежала обессиленная и трепещущая. Ее глаза потемнели от пережитой страсти. Роскошные волосы обрамляли бледное прекрасное лицо. Он сейчас раздавит ее!

Всеслав пошевелился, пытаясь откатиться в сторону.

— Не оставляй меня, — умоляюще прошептала она, хватая его за плечо.

— Никогда! Я не оставлю тебя никогда! — прошептал Всеслав.

Как же ему было хорошо с ней! Если бы эти мгновения длились вечность… Всеслав глубоко дышал, наслаждаясь сладостным благоуханием ее кожи, прижимая губы к шелку волос. Он даже прикрыл глаза, перебирая в памяти моменты опьяняющего блаженства. Он обезумел, но и она, его любовь, превратилась в дикое, исполненное буйной страсти создание.

— Я не оставлю тебя никогда, — вновь повторил Всеслав. — И нет в целом мире мужчины счастливее меня!

— Не клянись, мой суженый… Просто не оставляй меня.

Макама двадцатая

Приподнялась на локте Цветана, озабоченно глянув в вечерние сумерки за окном.

— Что-то припозднились наши детушки… Должно быть, сейчас прибегут, сорванцы…

Женщина легко поднялась, набросила длинную рубаху и стала затягивать цветные шнурки на шее.

Молча любовался ею Всеслав — ибо не найти таких слов, чтобы сказать любимой, что краше нее нет на всем свете белом…

И в этот миг Дар проснулся. Нет, не поблек мир перед глазами Всеслава. Не встали перед его взором черные уголья пожарища, не слышал он криков убиваемых детей. Увидел он лишь пятерых всадников, скачущих по расчищенному тракту. Узнал он и этот тракт. И страшное озарение пришло к Всеславу.

«Они скачут за мной… Ох, и глупа царица наша, коли решила извести всех ведунов на землях своих, отдав приказ не щадить ни детей, ни стариков, пытать их каленым железом, но узнать, где прячутся те, кто чтит древних богов… Не разбирает она в глупости своей, что не от ведунов следует ей ждать бед, а от надутости и надменности чужеземной. Выходит, пришел и мой черед. Вызнали все же лазутчики, где прячусь я, последний из ведунов нашего рода, Всеслав, сын Златовеста… И теперь будут полевать меня, не зная отдыха, до самого моего последнего дня. Они будут полевать, а я буду прятаться…»

Не видел Всеслав озабоченного лица Цветаны, не слышал слов ее. Он был там, на заснеженном тракте, рядом со всадниками, остановившимися у межевого столба. Он слышал каждое их слово так, словно был одним из пятерых.

— Должно быть, — говорил старший из них, — соврал нам сорванец, который показывал дорогу к реке. Нет здесь ни реки, ни хибары рыбака, ни колдуна, которого прячет этот рыбак. Паскудник! Вернусь — запорю!

— Да ты вернись сначала, Ждан!

— Поговори мне тут, сопляк!

— Да не кипятись ты, Ждан, — проговорил тот, кто по виду был старше всех. — Мальчишка дело говорит. Ты нагнал такого страху, что мальчонка тебе рассказал бы не только о рыбаке и колдуне, но и о всех колдунах в округе…

— А нам все и нужны! Или ты, Курбат, забыл суровый наказ матушки нашей царицы? Что б ни одного колдуна, жреца поганского, не осталось на просторах державы нашей великой! Ни одного!

— Так и будет, голубь. Не ты же один, в самом-то деле, бережешь покой матушки-царицы, не ты один ловишь поганых…

— Да вот только не каждый и слово самой государыне давал, не каждый подол ее платья целовал, не каждый в глаза ее добрые смотрел! А после такой высокой чести дарованной негоже мне поворачивать с полдороги… Быть может, за тем леском и прячутся и река, и рыбак, и колдун… Или за тем, — показал он в другую сторону.

— Да тут везде леса… И за любым из них может спрятаться река…

— И я о том же, — со злостью бросил первый. — А ну в седла, болтуны! До заката еще далече, успеем…

— Успеем, — пробурчал старик, послушно поднимаясь в седло, — успеем околеть да волков окрестных накормить…

«Если повернут они с тракта у Велесова камня, минет меня беда и долгим будет жизнь моя и ладушки моей Цветаны… А вот ежели прямо держать станут, увидят вскоре огонек из нашего оконца. И тогда смерть моя придет…»