Читать книгу "Арбат - Юрий Вигорь"

— То, что вам, Яков Самуилович, дали орден Салтыкова-Щедрина первой степени — мне понятно. Но за что Владимиру Сорокину, этому графоману, у которого каждая страница пропитана запахом говна и герои поедают кал друг друга, дали орден Гаршина второй степени — для меня загадка, — говорил Василий Аксенов с надрывом в голосе. — Мне не обидно, нет! Я в эту компанию крестоносцев и не рвусь. Я не родился меченосцем и проповедником великих разоблачительных идей. Я отношусь ко всему этому как созерцатель. Моей родиной давно уже стала Америка. В России я не более чем гость…

Ох, лукавил Василий Павлович, лукавил, маленькая червоточинка саднила уязвленное самолюбие. Уж он ли не издевался над совковым бытом, уж не он ли был первопроходцем, певцом страны сомнамбулических абсурдов, где был утрачен здравый смысл, так и не найденный в потемках воровства и протекционизма по сей день.

10

…Великий литературный крестовый поход с каждым днем набирал силу, в него влились ненецкие писатели, литераторы Чукотки и полуострова Таймыр.

Купцов понимал: надо чем-то подхлестнуть писательское честолюбие и найти реальные стимулы. На премии денег не хватало. В аренду сдавать было нечего. И вдруг сама судьба сжалилась над ним. Помогло провидение. Как-то за кружкой доброго старого шотландского эля в баре у Ларионова он поделился своими мыслями с президентом Академии российской словесности Ричардом Гусилашвили, выигравшим грант фонда Сороса.

— Надо отливать ордена! — убежденно сказал Ричард. — И мы их с тобой учредим. Скажу тебе как родному — ордена сейчас в России нужны всем. Денег у людей до черта, а славы — ноль. Я не говорю о дурной славе… Но хорошая слава — это прекрасный товар. Русский человек вообще питает врожденную слабость к орденам. Эта жажда сильнее жажды денег. И почему награждать только писателей? Почему не награждать меценатов? Или, как называют нынче богатых бандитов, — инвесторов?

— Я понимаю… Эврика! — радостно подхватил Купцов. — Это здорово: меценат первого ранга… В этом что-то есть. И вдобавок наградить орденом Достоевского первой степени! Орденом Пушкина! Орденом Екатерины Великой! Она ведь тоже была писательница, выпустила тридцать шесть романов….

— Ход твоих мыслей на верном пути, — засмеялся Ричард. — Мы выпустим семь орденов и две медали. Но самой высокой наградой будет орден Минина и Пожарского!

— Но они же не литераторы, — удивился Купцов.

— Ну и что? Зато их все знают. Есть памятник в Москве на Лобном месте, а Чернышевского, Герцена и Салтыкова-Щедрина богатый человек может и не знать. Сечешь? Или еще лучше — учредить орден Александра Невского… Ну и, конечно, орден Достоевского… трех степеней. Орден Салтыкова-Щедрина трех степеней. Он ведь у нас самый главный и непревзойденный сатирик. Забытый сатирик. Не худо бы для писателя-середнячка учредить орден Короленко без степеней, орден Гаршина с мечами и без… Для писателей получше, бытописцев с лукавинкой — орден Антона Павловича Чехова.

Ричард был человеком дела. Слов на ветер не бросал. Не советуясь с Купцовым о деталях, он взял инициативу на себя, модели орденов пошли в отливку. Нужны были деньги, чтобы запустить их в серию. Ричард объездил семь крупнейших банков и нашел инвестора в лице Онексим-плюс-банка. Первый орден Александра Невского получил, конечно же, сам президент банка. Комиссия решила наградить и Ричарда за заслуги перед писателями и отечественной литературой, но Гусилашвили, как истый джентльмен и тонкий дипломат, благоразумно отказался. Лояльность Ричарда простиралась столь далеко, что он взялся учредить для Союза сионистских сочинителей по просьбе Темирзяева-Нечерноземского орден Шолом-Алейхема трех степеней, а также орден знаменитого еврейского историка Иосифа Флавия, автора «Иудейской войны» и «Иудейских древностей». По просьбе ненцев был учрежден орден президента Новой Земли Тыки Вылки.

Честолюбие писателей забродило как на дрожжах. Все новые и новые литературные шедевры поступали на конкурс в комиссию. Москву потряс роман «Рыжий бес» председателя Союза писателей Москвы Уткинсона. Он получил за него орден Шолом-Алейхема второй степени. Нетрудно догадаться, что за яркой фигурой главного героя скрывался сам господин Чубайс, которого все писатели от Рязани до Чукотки считали самым опасным агентом ФБР на территории России, хотя я в этом до конца не убежден, а проверить — недостает времени…

На лотках начинала разгораться война с азербайджанской братвой, с чиновниками из управы «Арбат» за передел торговой сферы, за каждую пядь на асфальте. Кроме того, Рок с Костей организовали поставки романов на лотки.

Книги Киндермана покупали, как картошку, жители Москвы и Подмосковья. Ими зачитывались в троллейбусах, в метро, в электричках, их покупали даже бедные пенсионеры, не питавшие любви к капиталистической новой России, к Кремлю, к Ельцину, к Путину. Они хихикали беззубыми шамкающими ртами и утирали слезы умиления. Было жаль это старичье, смеявшееся недобрым смехом. Их смех — единственное, чем они могли выразить протест режиму, но и этот протест был тоже смешон, мнение стариков не интересовало никого.

Удивительно, но «Кащенко» и «Семью» брали нарасхват и «новые русские», а ведь прежде они были равнодушны к литературе и брали в основном книги по технике сражений на мечах и стрельбе из арбалетов…

Сообщение по TV о награждении Михаила Веллера орденом Короленко подняло его сразу на особую высоту. До сей поры он был просто щипателем умершего СССР, теперь же ему как бы отводилась ниша в пантеоне культуры как гражданскому обличителю дурных нравов. Он обретал совершенно иной статус. Статус обличителя-гражданина. Некоторые даже пытались сравнивать его с Апулеем. Иные называли его «новым Козьмой Прутковым». Но факт, что орден Короленко подхлестнул к нему читательский интерес. Его романы, залегшие было на дно, опять вынесло на поверхность подводным течением. «Майора Звягина» включили в школьную программу как образчик советского быта… Севеллу наградили тоже. Он удостоился ордена Шиллера-Михайлова и медали Гаршина с мечами. Василий Аксенов рвал и метал. Мудрый писатель, а вот ведь ревнивец. И как простые смертные — болезненно честолюбив. Ему бы плюнуть на эти чертовы ордена, так нет же, напился с горя в ресторане «Записки охотника», вышел в «звериный вестибюль» и обломал у антилопы-гну рога. Понятно, что не специально, объяснял он метрдотелю. Дескать, поскользнулся на апельсиновой корке. Но двести баксов пришлось уплатить сверх счета.

И все же писателей старой школы: Веллера, Севеллу, Аксенова — затмевал своей необычной сатирической манерой Киндерман. Он не юморил явно. Он юморил как бы исподтишка, на манер Бернарда Шоу. Его юмор почти незримо плавал в контексте, не лез в глаза. Он не выпячивал желание насмешить. Он смешил как бы нечаянно, мимоходом и даже извинялся перед читателем за это. В том-то и крылось его особое обаяние. Веллер по сравнению с ним был просто плотник-топорник. У него щепки летели во все стороны, и на стройплощадке его романов было чертовски тесно, не хватало воздуха, не хватало перспективы…

Севелла же своим мягким старческим юмором тихо укачивал. Я любил его полистать на ночь. Прочитав пару страниц Севеллы, я видел чудесные сны. В этом тоже был особый талант, писательская деликатность. Он знал чувство меры. Держал как бы дистанцию от читателя и не пускал его в свою кухню, как Веллер, который готовил форшмак на глазах у публики, как Якубович и Макаревич, разбрызгивая во все стороны морковный сок и кетчуп «Балтимор»…