Читать книгу "Спи ко мне - Ольга Лукас"

– А, это типа «рукописи не горят», – сообразила Наташа, – Так написано в одной книге, которую читают в нашем мире.

И тут она вспомнила, где видела картинку, которую только что «полностью вкурил» Рыба. Это был Вирус Алим, летящий в Иерусалим. Или его ближайший родственник, решивший наведаться в какой-нибудь овеянный легендами древний город хрупкого мира.

Глава пятнадцатая. Не телефон, а бергамот

Выходной – это день, когда можно спокойно поработать дома. Что-то не так в этом утверждении, вы не находите? Выходной – от слова «выход». Даже если всю неделю вас пережевывали, а в пятницу проглотили, – у вас есть два выхода. Выход в дверь и выход в окно. У Наташи есть ещё балконная дверь – запасной выход. Это как в окно, но понарошку. Погулять на свежем воздухе, но в домашних тапочках.

Спать до обеда, приготовить настоящую еду из настоящих продуктов, с аппетитом съесть, напиться кофе, накинуть куртку поверх домашнего платья, стоять на балконе, разглядывая осеннюю Москву – это хороший кадр для воображаемого фотоальбома «Мои счастливые мгновения». Только чего-то не хватает. Или кого-то? Подумать только – ещё неделю назад в её жизни не было Рыбы. Вообще не было. И даже ничто не предвещало. А сейчас? Сейчас получается так, что жизнь – это когда он рядом. А когда его нет – это как сон. И вся прежняя жизнь тоже кажется сном.

Постепенно привыкаешь к одиночеству. Одиночество не так плохо, если правильно им пользоваться. О каком одиночестве может идти речь, если ты целый день разговариваешь, переписываешься, планируешь, организовываешь – и всё это с людьми, с разными людьми, с очень разными, и не всегда приятными! При таком раскладе остаться наедине с собой хотя бы вечером – благословение, а не проклятие. Не надо ни под кого подстраиваться. Хочешь – смотри по двадцатому разу глупую комедию, хочешь – иди гуляй под дождём. Хочешь – ужинай. Не хочешь – никто не заставит. Спать? Пожалуйста. Пылесосить? Сколько угодно. И не услышишь откуда-нибудь с дивана недовольного нытья: «Я так устал за день, а теперь ещё ты с этим гудящим шлангом таскаешься!»

С каждым днём, всё глубже и глубже погружаясь в одиночество, забываешь о том, что бывает как-то по-другому. А по-другому, оказывается, бывает. Чего только в жизни не бывает!

И теперь надо переучиваться, привыкать к не-одиночеству.

Учиться иметь в виду кого-то ещё, но не переламывать себя, ни в коем случае не переламывать. Наташа всю неделю переламывает себя на работе: по веточке, по веточке, глядишь, весь веник сломала. Но дома – совсем другая жизнь, и совсем другая она.

Рабочее и свободное время. Как день и ночь. Как сон и явь. О, между работой и свободой гораздо больше различий, чем между сном и явью.

Работа – это не свобода. Сон – это свобода. Свобода – это свобода. Одиночество – это тоже свобода. Но свобода вдвоём – это как сон, который не сковывает по рукам и ногам; сон, лишенный условностей.

И всё же, есть в одиноком житье свои радости, как то – спать поперёк кровати.

Под балконом кучкуются посторонние, незнакомые дети. Уже не дети – подростки. А кто же тогда Наташа? Неужели – тётенька?

– Ну и кто, по-твоему, может любить эту вонючую Москву? – с вызовом спрашивает у своих друзей один из незнакомых подростков.

– Я могу! – кричит им сверху Наташа. Подростки неловко хихикают, переглядываются, подхватывают сумки и убегают в сторону набережной. Оттуда, из-за угла, раздаётся их запоздалый торжествующий гогот. Они придумали дерзкий ответ – но не рискнут вернуться, чтобы озвучить его. Значит, всё-таки тётенька.

Самонадеянные дурачки – что они знают об этом городе? Москве почти тысяча лет, им – самое большее по пятнадцать. Не сравнить её опыт с их представлениями о жизни. А ведь они, должно быть, здешние, московские. Кто родился в Москве, в кого она вошла с первым торжествующим криком «Слышишь ты, мир! Я родился!», тот не отделяет себя от города. Ему в городе плохо – город виноват. Хорошо ему в городе – город хорош. А город равнодушно наблюдает со стороны.

Только приезжие и любят Москву. Не понимают, но любят. Да нет, и они не любят тоже. Для них Москва – это просто стадион. Стадион, как «Лужники». Быстрее, выше, сильнее. И дальше. Взять очередной барьер – и подальше отсюда упрыгать.

Мысли о стадионе вытесняют все прочие, время катится назад, и вот из-за леса, из-за Воробьёвых (а тогда ещё – Ленинских) гор – вернее, из-за кромки деревьев, посаженных в сквере, – выглядывает огромная голова олимпийского мишки. Наташу, только-только появившуюся на свет, вынесли на балкон, чтобы она смогла увидеть талисман Олимпиады-80. И она его увидела – «серьёзно так посмотрела, как будто всё поняла». Во всяком случае, так гласит семейная легенда.

А может быть, это было чуть позже. Три года, ангина, высокая температура. Из-за леса, из-за гор – вернее, из-за деревянной решетки детской кроватки, – выглядывает маленький игрушечный олимпийский мишка (его держит в руках папа, который накрылся одеялом и как бы спрятался), но кажется, что мишка очень большой, и даже больше папы; он словно бы раздувается и заполняет всю комнату, его гигантская голова грозит раздвинуть и разрушить стены дома, он огромный, как весь мир, – и вот уже нет ничего, кроме исполинского игрушечного медведя, проглотившего Солнце и все планеты, мчащегося через Вселенную как символ мира, дружбы и добрососедства.

Наташа стоит на балконе и вертит в руках выцветшую пластмассовую игрушку. Олимпийский мишка давно уже стоит здесь, среди деревянных ящиков с землёй. Летом в ящиках распускаются цветы, и мишка охраняет их. Зимой он мечтает залечь в берлогу, но его мучает бессонница, и он, как бессменный часовой, бродит по балкону в надежде найти дорогу в свой сказочный лес.

– Бедненький, тебе тут холодно и одиноко стоять совсем одному, – сказала Наташа и поставила мишку на место.

– Мне не холодно, – раздался за спиной знакомый голос, – к тому же я только что уснул к тебе. Покажешь комнату, в которой у вас делают любовь?

Забыты и мёрзнущий на ветру мишка, и Москва, которую никто не любит, и воображаемый фотоальбом «Мои счастливые мгновения».

– Ты настоящий, – шепчет Наташа, обнимает и мягко выпроваживает Рыбу с балкона в квартиру, чтоб не улетел за леса и горы, как олимпийский ласковый мишка.

Фраза «Ты такая настоящая!» возглавляет её личный хит-парад самых фальшивых слов и выражений, которые мужчины произносят перед близостью. Но сейчас это даже больше, чем правда, это – факт. Рыба – настоящий. Не сон, не галлюцинация и не призрак. И он готов доказать это со всей отпущенной ему природой страстью.

Есть где-то на задворках Вселенной маленькая галактика. Крошечные звёзды зажигаются там, когда кто-то где-то «делает любовь». Потом гаснут. И снова зажигаются. С точки зрения Вселенной, это совсем бесполезная, никчёмная, безалаберная галактика. Но что если именно она питает энергией жизни все миры, сколько их ни есть?

Наташе хотелось подольше поваляться в постели, потому что нет ничего правильнее в этой жизни, чем лежать вот так, обнявшись, прижимаясь друг к другу. Но неугомонный Рыба вылез из-под одеяла, накинул свой костюм о тысяче тысяч крючков, небрежно застегнул и произнёс тоном избалованного пятилетнего принца: