Читать книгу "Семейная реликвия. Тайник Великого князя - Елена Зевелева"

Подспудно сформировавшись, эта мысль не давала ему покоя с того самого момента, как он покинул Спасские ворота Кремля. Всю дорогу до дома, выкуривая одну сигарету за другой, Олег, сидя в машине, перебирал в памяти записи тех лет. До мельчайших деталей мозг воспроизвел все вплоть до цвета чернил, которыми эти записи были сделаны, не говоря уж о сценках, интонациях и картинках в кабинете генерала Окуня в громадном сером здании с колоннами в центре узбекской столицы, где их встреча и происходила. А уж место, где он сложил блокноты со своими бесчисленными записями и заметками, – тем более. Поэтому едва только «жигуль» остановился на дороге близ перехода, он, поспешно захлопнув за собой дверцу, чуть ли не бегом через тенистый скверик перед домом направился к своему подъезду. На полпути его кто-то окликнул. Олег обернулся и увидел чуть поодаль на детской площадке, метрах в пятидесяти от того места, где он проходил, скучающего на скамейке в тени яблонь своего приятеля Ковуна. Рядом стояла «батарея» любимого им пива «Козел». Судя по сугубо домашнему одеянию – Ковун был в шортах бутылочного цвета, клетчатой рубашке, белых спортивных гетрах чуть ли не до колен фирмы «Адидас», желтых сабо на толстой подошве – и умиротворенному виду, приятель находился на детской площадке уже давно. Это Олег понял, как только подсел к нему на лавочку. И хотя в его планы пивные посиделки с Ковуном сегодня явно не входили, все же решил не отказывать себе в удовольствии пообщаться с товарищем, а заодно и опорожнить пару бутылочек запотевшего «Козела».

Поговорив с Ковуном полчасика, он все же заспешил домой, решив, что все же дело есть дело. Ковун не возражал. Тем более что, судя по всему, он уже достиг за время своего сидения во дворике состояния нирваны и намеревался сам отправиться восвояси смотреть гонки «Формулы-1», репортаж с которых он не пропустил, пожалуй, ни разу в своей сознательной жизни. Пивная подготовка к зрелищу была уже в своей завершающей фазе. Так что приятели на этот раз расстались, вопреки своему обычному правилу, довольно быстро. И Олег поспешил домой с полным осознанием того, что все сделал сегодня правильно и никакое пиво не помешает ему вплотную заняться всем, намеченным на нынешний вечер.

Открыв дверь, Ольга крайне удивилась неожиданно раннему появлению мужа. А еще больше тому, что после мероприятия с фуршетом и встречей друзей, а может, и его продолжением, как это часто бывало, он явился в состоянии, что называется, «ни в одном глазу». И уж совсем была потрясена до глубины души, когда узнала, что по дороге домой муж ухитрился пообщаться еще и с Ковуном, что также не внесло видимых изменений в его состояние. Олег сегодня был в полной форме.

– Как прошла церемония? Кто был? Что это за гильдия? Насколько верно, что они собираются чуть ли не восстановить исторические брэнды поставщиков Двора, о которых ты мне не раз рассказывал? Почему так быстро все закончилось? – прямо с порога обрушила она на мужа шквал вопросов.

– Все в порядке, все было очень пристойно. Сейчас переоденусь и все расскажу.

– Знаешь, после твоего звонка я даже пожалела, что не пошла вместе с тобой. А по нашему вопросу ты что-нибудь узнал? Или опять забыл? – не унималась Ольга, явно переполненная эмоциями.

– То, что не пошла, пожалуй, верно. Кроме сотрудниц Викторовича, там собралась сугубо мужская, причем вовсе не знакомая тебе компания. Что касается нашего вопроса, то Дмитрий обещал кое-что для нас выяснить. И Александр Николаевич, старый кремлевский работник, который еще Сталина помнит живым, также окажет некоторое содействие. Но сегодня всем, как ты догадываешься, было совсем не до этого. Хорошо еще, что с Дмитрием пообщаться умудрился. Но разговор с ним надоумил меня почитать старые записи, сохранившиеся еще со времени моей давнишней ташкентской командировки. Помнишь, когда я вместе с приятелем твоего отца академиком Поляковым туда летал?

– А ты что, его там тоже встретил? Ну и дела…

– Да нет, его я не встретил, хотя мог бы. Тут дело в том, что художник Беллоли, который, я тебе много о нем рассказывал после возвращения из Узбекистана, написал по просьбе своего мецената Николая Константиновича Романова – двоюродного дяди российского императора, портрет неизвестной, чертовски привлекательной купальщицы с кувшинкой в волосах, вполне мог оказаться не только академиком Российской Академии художеств, но и поставщиком Двора Его Императорского Величества. Вот что.

– Но нам-то с тобой что это дает? При чем здесь наша семейная реликвия?

– Кто знает? Как любил повторять мой отец, не говори «гоп». У меня такое сегодня чувство, что во всем этом и для нас есть немало существенной информации.

– Ладно, дерзай. Ищи. Найдешь, расскажешь, – надув губы, произнесла она. – А пока лучше скажи, есть будешь? Я тут тебе блинчики с красной икрой приготовила. Еще рыбка вареная есть. Ну говори, что будешь? Или ты там поел, а?

– Честно говоря, там я просто перекусил, а поесть малость хочется. Давай блинчики.

Ольга накрыла на стол и ушла смотреть очередной телесериал. Олег, поужинав, заперся в своем кабинете, включил настольную лампу и открыл нижнюю дверцу стенки, где хранились все его бумаги. Разметав их по полу, он стал искать блокноты с записями, сделанными во время командировки в Узбекистан. Наконец, немного помучавшись, нашел аккуратно сложенную стопочку из трех одинаковых, размером в четверть обычного машинописного листа не совсем презентабельных тетрадок в клеточку с грубой картонной обложкой.

От находки его просто прошиб пот – не ожидал найти так быстро. Потом взял блокнот, который лежал сверху и был помечен как часть 3, положил его на стол, а остальные вместе с раскиданными по полу бумагами просто затолкал на полки, где они лежали раньше. Потом, удобно расположившись за письменным столом, стал внимательно изучать стародавние записи.

«Да, так и есть, это они, – понял он, едва открыв помятый блокнот, в котором расшифровки с диктофона перемежались с беглыми, чуть ли не стенографическими записями, восстановить которые ему не составляло труда. – Я делал эти записи тогда совсем по свежим следам, придя в гостиницу после длительной и интересной беседы с генералом. Вполне может быть, что никого из этих людей уже нет. А может быть, после развала Союза они разъехались по стране, кто куда. Хотя не исключено, что некоторые остались жить там, под жарким азиатским солнцем, не имея на переезд ни денег, ни желания заново строить свою жизнь и искать призрачного счастья на российских просторах, заведомо зная, что его там нет».

Записи, сделанные шариковой ручкой в блокноте Олега, начинались с цитаты. Отрывка из письма опального Великого князя Николая Константиновича Романова, направленного им в свое время тогдашнему главе романовского семейства. Судя по всему, эта историческая записка была сделана еще во время пребывания Николая Константиновича в Питере. В ней Великий князь, возмущаясь полицейским расследованием, предпринятым всемогущим родственником в отношении него, и даже неким «медицинским освидетельствованием», сделанным явно с его подачи, с одной стороны, по сути, признаваясь в содеянном, а с другой – негодуя по этому поводу, подчеркивал: «То, что вы делаете, – жестоко и бесчеловечно!» Заканчивалось гневное обращение внука Павла и одного из самых богатых людей Российской империи словами: «Если я преступник, судите и осудите меня. Если я безумен – то лечите меня. Но только дайте мне луч надежды на то, что я снова увижу когда-нибудь жизнь и свободу», – прочел Олег вслух, даже с выражением, пытаясь впечатлить самого себя и понимая прекрасно, что вновь, спустя годы, неожиданно прикоснулся к какой-то страшной тайне.