Читать книгу "Небо №7 - Мария Свешникова"

Папа однажды сказал: «Перед замужеством определись, кто ты — сова или жаворонок». Я лично пока металась между ночной бабочкой и сонной мухой.

МММ разбудил меня в половине восьмого, чтобы оставить нужные ц.у. Он собирался на работу так деловито быстро и бодро, как будто отоспал все свои законные девять часов. Меня всегда потрясала в мужчинах такая выдержка — некоторые именовали ее «армейской закалкой». Просто до Макса я видела только хлюпиков, которые бегали по жизни, как летом комар трусцой по светящемуся монитору. И тех, и других давили все кому не лень.

Несмотря на обилие мыслей, мой мозговой компьютер находился в спящем режиме.

— Тебе повезло, что я не завтракаю и не пью кофе, — Макс улыбался, глядя, как я, потягиваясь и посапывая, еще с закрытыми глазами, пытаюсь нащупать тапочки.

Раньше я всегда ходила босиком, но у Макса слишком холодный дом, я хотела сказать пол, но как всегда оговорилась, видимо, дело в утре.

Макс, уже одетый, пахнущий началом дня и зубной пастой, присел на кровати возле меня и снова укрыл меня одеялом.

— А я не занимаюсь сексом по утрам, — зачем-то выпалила я практически речитативом.

МММ сделал вид, что не услышал меня, но с кровати привстал, поцеловав меня в темечко. Взял со стола телефон и убежал вниз.

Я не услышала хлопка двери, и гнетущее любопытство заставило подойти к перилам лестницы на первый этаж.

Ровно так же, как и со мной, МММ прощался и с Никой, такими же движениями, хотя нет — ее он одарил и мягким подергиванием носа — когда ты согнутым указательным пальцем пытаешься сделать вид, что поднимаешь сам нос.

— Нос выше, прорвемся! — он еще раз обнял ее, взял документы с тумбочки и уехал на работу.

Вы сейчас подумаете, что я совершила опрометчивый поступок — но я так и не спросила за все время общения, чем именно он занимается. Знала слово «торговля». Все.

Он никогда не надевал рубашек с галстуками и тем более костюмов. У него не было точного времени, к которому приезжать на работу. Я не понимала, по каким принципам он живет, и следственно под какие фигурные образцы семейного быта придется подстраиваться мне.

Нужно было попросить денег — на случай, если захочется есть или, в конце концов, что-то приобрести (или срочно вывозить Нику) — я не знала цели, но знала, что деньги в разумных количествах дают человеку спокойствие. А у меня в душе была яркая буря в стакане воды. А может, бордо.

Я вернулась в спальню и посмотрела на тумбочку — там все еще лежало пять тысяч рублей.

— Если понадобится, я могу взять деньги, которые ты оставил? — я позвонила ему задать столь меркантильный вопрос.

Однажды отец на отдыхе оставил деньги как чаевые горничной, я подумала, что это мне на конфеты и мороженое, взяла их со стола. А вечером услышала, как папа кричит, что мало того что в номере не убрались, так еще и чаевые взяли. Уборщице нагорело. Мне было очень стыдно — но я не призналась, потому что было уже поздно — вина уже была положена в чашу «случайно виновного». Но я точно знала уже тогда — мне этот грешок обязательно вернется, как минимум двукратно.

За опять появившимися мыслями я прослушала то, что говорил Макс, и попросила его повторить, сославшись на перебой связи.

— А для кого еще я их оставил? Если понадобится больше — в ящике лежат в конверте евро. По идее Ника должна проснуться поздно, но я тебя попрошу встать около десяти — ты же понимаешь, что пока я не забрал костыли, которые, оказывается делаются на заказ по росту, она без твоей помощи не сможет даже в туалет сходить. Я написал Нике номер твоего телефона, так что если что — она тебя вызовет.

Ах да, все время забываю, что я девочка по вызову.

— Ты во сколько будешь дома? — задала я шаблонно-женский вопрос.

— Не знаю пока. Не очень поздно.

— Ладно, удачного дня!

— И вам.

Я вернулась на лестницу, которую именовала наблюдательным пунктом, и села на холодные стеклянные ступеньки… Они были прозрачные — под лестницей стоял рояль. Не знаю, зачем он Максу — видимо, достался от дедушки или бабушки. Подобные реликвии есть в каждой семье — хотя рамки семьи мне кажутся безумно размытыми, крепких семей, хранящих традиции, почитающих стариков и фамильные ценности я не встречала в России.

— Ты чего там сидишь, прячешься? — послышался голос Ники.

— Не хотела тебя будить!

— С ума сошла? Давай спускайся, будем завтрак готовить!

— Ты лежи, я сама все сделаю. Тебя в туалет проводить?

— Было бы неплохо! — Она улыбалась. — На самом деле, сегодня мне уже получше. Не фонтан, еще не придумала, как жить дальше, но и вешаться не собираюсь.

— Правильно, как со сломанной ногой забираться на табуретку??!

Ника засмеялась.

— Ты права! Ну что, пошли в туалет?

Я подошла к дивану и наклонилась к Нике, та правой рукой опиралась мне на плечи, а левой помогала себе встать с дивана — спустя полминутки мы, кряхтя, попрыгали на одной ноге к туалету. Помочь человеку спустить трусы, придерживать особенно крепко, понимая как больно — просто присесть.

— Ладно, я тебя оставлю! Как закончишь — кричи. — Я уже почти вышла из туалета, как Ника меня окрикнула:

— Стой! Мне очень неловко, но ты не могла бы принести мне журналы?

— Я не уверена, что они есть. Я пойду посмотрю…

— Не знаю, куда именно Макс убрал мою сумку, но в ней лежит какой-то…

Сумка стояла рядом с диваном, как и телефон, который, если бы у нее была лишняя рука, Ника бы обязательно взяла с собой в туалет.

Я принесла ей журналы, снова закрыла за ней дверь.

Понимая, что сама она из туалета не выйдет — я могла быть уверенной, что никто меня не застанет за прочтением чужих сообщений. Знаете, какой соблазн?

Это было мучительно — а вдруг у нее громко работает клавиатура? Что тогда? Тогда я попаду в безумно неловкую ситуацию. И потом нельзя читать чужие письма. Неужели вы никогда не были женщиной?

Женщина — это вечное преодоление любопытства и поиск баланса слабости и силы.

К слову о слабости… Ника сказала, что закончила, и просила ее вынести.

Мы снова оказались на кухне.

— Знаешь, если честно, я себя так ужасно чувствую! — сказала Ника, тщательно прожевывая хлопья и мюсли без молока.

— Хочешь, я дам тебе обезболивающее? — я сразу предложила, потому что на удивление запомнила, где Макс хранит лекарство.

— Да нет! Пока не сильно болит… Я себя чувствую отвратительно, потому что беспомощная — ну ты представь себе, когда ты не можешь сам в туалет сходить, это же абсурд.

— Это же временно!

— Я понимаю, что временно. Ты же понимаешь, что мне придется уйти со сцены. А на что жить? Чем заниматься?