Читать книгу "Трофеи Пойнтона - Генри Джеймс"

— Она все еще не в духе — надо же!

Он протянул ей листок бумаги, вытащив его из кармана и из конверта. «Фледа Ветч, — стояло там, — живет на Рафаэль-роуд, 10, в Уэст-Кенсингтоне. Ступай к ней и постарайся, ради Бога, высечь из себя хоть искру сообразительности». Возвращая ему записку, она по его лицу, которое пылало, поняла, что залившая его краска — результат наблюдения за ней: прочла ли она намек на то, что ему недостает остроты ума. Фледа знала, на что был этот намек, и по его несчастному виду из-за плюхи, которую получил он, высокий, элегантный, добрый, каким сейчас стоял перед ней, почувствовала: она не сумела скрыть, что знала. С минуту она молчала, возмущенная злой шуткой, какую с ней сыграли. Это была низость, потому что Фледа считала, что у них с миссис Герет заключено соглашение; низость же состояла в том, что миссис Герет нарушила дух договора, соблюдая некоторым образом его букву. Под угрозой полного разрыва со стороны Фледы она все это время боялась использовать ее тайну, но за те дни, что они уже не были вместе, набралась храбрости рискнуть и косвенно ее выдала. Фледа мысленно рисовала себе ее колебания и этот порыв, которому она подчинилась и который, поощряемый чинимой Уотербатом обструкцией, стал в конце концов неодолимым. И если в той властной манере, в какой играла в свои игры, она не назвала саму ее тайну, она назвала ее тайное убежище. Осмысляя все это, Фледа крепко-накрепко сомкнула губы: одно вырвавшееся восклицание, боялась она, и Оуэн навострит уши. Огромным усилием, однако, она помогла себе избежать опасности; всегда считая, что главное — сохранять спокойствие и подавлять внешние проявления взволнованности, она и на этот раз нашла бы нужные слова. Однако первым прервал молчание Оуэн.

— Какой щелчок мне, мисс Ветч, а? — сказал он с натянутым смехом.

— Вам ли не знать, как ваша матушка бывает резка, — ответила Фледа.

— Думается, я способен понять, когда знаю, что понимать, — заявил молодой человек. — Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вы держите меня тут в полном неведении. Все это время я жду, жду, жду; от привезенных вами известий много чего зависело. Если вы действовали в моих интересах, боюсь, ваши усилия не заслуживают благодарности. Неужели она не может прямо сказать, что собирается делать, так или иначе? Я, по крайней мере, могу сказать, чего хочу. А вот чего она хочет, я так и не узнал от вас с тех пор, как мы виделись в Риксе. Вы написали мне, чтобы я набрался терпения, и, клянусь, я терпел. Только боюсь, вы плохо себе представляете, что мне приходится терпеть. В Уотербате, вот где! Изволь дать им отчет и ответ за все эти треклятые сокровища! Мона смотрит на меня и ждет, а я — провались оно все! — я смотрю на вас и тоже жду.

Пока он говорил, к Фледе возвращалось чувство уверенности; совершенно ясно, что она сумела не заронить в эту голову искру, из которой разгорелось бы пламя, возжигаемое его матерью. Но, даже уже убедившись в этом, она вздрогнула, когда он, после трогательной паузы, сказал:

— Надеюсь, вы, как бы там ни было, ничего от меня не скрываете.

Перед лицом того, что она от него скрывала, от этого «надеюсь» она не могла не содрогнуться. Вошла замарашка-служанка с подносом, и Фледа, ухватившись за возможность отвлечься, принялась расчищать место на одном из столов.

— Я пыталась смягчить вашу матушку, потому что тут, казалось, можно было рассчитывать на успех. Поэтому я заставила вас ждать. Она очень горда и не поддается сразу, но, думаю, я не ошиблась, когда сказала, что произвела впечатление.

Несмотря на поданный чай, она не пригласила его сесть и сама упорно продолжала стоять. Он маячил у окна, выходившего на Рафаэль-роуд, она оставалась в противоположном конце комнаты; коротконогая пигалица-служанка, тараща глаза на красивого джентльмена, то ли по тупости, то ли из хитрости поднося каждый предмет из чайного прибора в отдельности, шмыгала между подносом и открытой дверью.

— Вы сильно на нее жали? — спросил Оуэн.

— Я объясняла ей всю сложность вашего положения и излагала — куда резче, чем это ей нравилось, — то, что, по моему мнению, есть ее святой долг.

Оуэн помолчал немного:

— И, высказав ей это, вы уехали?

Фледа почувствовала, что ей совершенно необходимо назвать причину своего отъезда, но для начала сказала с обезоруживающей откровенностью:

— Да, уехала.

Ее собеседник снова молча взглянул на нее.

— Мне казалось, вы собирались провести с ней несколько месяцев.

— Я… — начала Фледа, — я не могла остаться. Мне все это не нравилось. Не могла я такое выносить, — продолжала она. — Кругом эти трофеи из Пойнтона, и, живя среди них, касаясь их, пользуясь ими, я испытывала такое чувство, будто я ее покрываю. Я не сообщница ей, меня коробит от того, что она сделала, я не хочу быть, даже выглядеть — как называют таких людей? — соучастницей, нет, недоносительницей.

Она недоговаривала, и от этого возможность высказать остальное доставляло ей двойную радость. Она чувствовала острейшую потребность сообщить всю возможную правду. Но в одном отношении она обманывала его и в одном отношении обманывала миссис Герет, но только сейчас до нее дошло, что обман как таковой мешает ей. Она принялась хлопотать вокруг чая и, чтобы продлить это занятие, еще усерднее накрывать стол, расставляя грубого фаянса чашки с блюдцами и аляповатые тарелочки. От ее усилий получалось больше беспорядка, чем гармонии, и она это сознавала, как сознавала, что очень возбуждена. Оуэн стал ей помогать, от чего беспорядка только прибавилось.

— Я потому не писала вам, — начала она снова, — просто потому, что все время надеялась услышать что-нибудь из Рикса. Со дня на день ждала новостей.

— И так-таки ничего?

— Ни слова.

— Значит, как я понимаю, — сказал Оуэн, — вы с матушкой поссорились. Вы поссорились — лично вы, из-за меня.

— Вовсе нет, мы не ссорились. Ни чуточки. — И с улыбкой: — Только разошлись.

— Вы разошлись необыкновенно далеко, — рассмеялся в ответ Оуэн.

Глядя на грошовый чайный сервиз и коллекции своего отца, Фледа не могла не сознавать, что эти предметы, на взгляд ее гостя, даже больше, чем на ее собственный, свидетельствовали, на какое огромное расстояние отбросило ее от Пойнтона и Рикса; ей было ясно, что, зная, каких высоких стандартов она придерживалась, даже простодушный Оуэн про себя отмечал, что Уэст-Кенсингтон для нее ужасное падение. И падение это произошло по его вине, из-за того, что она радела за него. Она тем более была уверена, что он так считает, потому что ничем, на ее взгляд, не выказывала, какую цену заплатила.

— Вот что, кажется, произошло… — продолжал он. — Вы устроили ей скандал, ополчились на нее, а она — ни с места!

На минуту Фледа задумалась; у нее сложилось впечатление, что, несмотря на ее скудную помощь, он видит свой путь яснее, чем видел его раньше, в Риксе. Пожалуй, он имел в виду многое; но что, если это многое означало, в свою очередь, только одно?