Читать книгу "Сердце-зверь - Герта Мюллер"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот человек мог бы быть толстым коротышкой, и все равно он отливал бы памятники, подумала я, — такой у него подбородок.
Тереза, выпятив бедро, прижала к боку миску с малиной. Мы ушли в ее комнату. В стене была дверца, оклеенная обоями. Осень, березняк, вода. Из ствола одной березы торчала дверная ручка. Вода была неглубокая — дно видно. Единственный камень, лежащий на земле между березами в этом лесу, размером был больше, чем любая пара моих камней у реки. Ни неба, ни солнца, зато свет, воздух и желтые листья.
Таких обоев я еще никогда не видела.
— Из Германии, — сообщила Тереза.
Губы у нее были красные как кровь — от малинового сока. И красной как кровь была миска на столе. А рядом стояла растопыренная пятерня — фарфоровая. На каждом пальце — Терезины кольца и перстни. А кисть до запястья увешана Терезиными цепочками, среди которых я заметила и ту, портнихину.
Без украшений пятерня была бы похожа на искалеченное дерево. Но украшения блестели отчаянно, а отчаяние расти может, но быть деревом — стволом, ветвями, листвой — не может.
Я провела пальцами вдоль березового ствола, нажала на дверную ручку, но дверь не открылась. А мне так хотелось незаметно проскользнуть в березовый лес, к тому, единственному, камню. Я спросила:
— Куда попадешь, если откроешь березу с дверной ручкой?
Тереза ответила:
— В бабушкин платяной шкаф. — И предложила: — Садись-ка, поешь, а то я одна всю малину слопаю.
— Сколько лет твоей бабушке? — поинтересовалась я.
— Бабушка родом с юга, из деревни, — принялась рассказывать Тереза. — Она забеременела во время сбора арбузов, а от кого — сама не знала. Стала посмешищем всей деревни. Раз такое дело — села в поезд. У нее болели зубы. Здесь, на вокзале, рельсы кончились. Она сошла с поезда. Отправилась к первому попавшемуся зубному врачу, ну и прицепилась к нему.
Он был старше и жил бобылем. Имел доход. А у нее ничего не было, кроме ее тайны. Бабушка не сказала зубному врачу, что ждет ребенка. Думала, наплетет ему про преждевременные роды. Потом родился мой отец, а роды и в самом деле были преждевременные. Зубной врач пришел к ней в родильный дом. Цветы принес.
А в тот день, когда надо было забирать ее из роддома, не пришел. Она с ребенком добиралась домой на такси. Но он не пустил ее в дом. Дал ей адрес одного офицера. Она устроилась у него прислугой.
Много лет офицер приходил к ней по ночам. Мой отец притворялся спящим. Он понимал, что лишь потому и получает все то же, что и дети офицера. Когда другие не слышали, ему разрешалось называть офицера папой. И есть за одним столом со всеми тоже разрешалось. Однажды, когда жена офицера раскричалась на мою бабушку за то, что она плохо вымыла стаканы, мой отец сказал: «Папа, дай мне воды». Жена офицера поглядела на ребенка, потом на офицера. И сказала: «Как две капли воды».
Она выхватила у моей бабушки нож и своими руками разделала зайца.
Все они ели, а моя бабушка укладывала вещи. Потом вошла, с чемоданом, и забрала из-за стола своего ребенка, у которого рот был набит зайчатиной. Дети офицера хотели проводить их до дверей, но жена офицера не разрешила им встать из-за стола. Они махали белыми салфетками. Офицер не осмелился даже взглянуть в сторону двери.
У зубного врача было позднее еще две жены. Обе его бросили, потому что хотели иметь детей. Он не мог иметь детей. А с моей бабушкой он очень даже счастливо жил бы, если бы разок посмотрел сквозь пальцы на ее вранье. Когда он умер, дом по завещанию достался моему отцу.
«А ты хочешь детей?» — спросила тогда Тереза. «Нет, — сказала я. — Представь, ты ешь малину, птицу и хлеб, ешь яблоки и сливы, ты ругаешься и таскаешь туда-сюда детали каких-то машин, ездишь на трамвае, причесываешься. И все это станет ребенком».
Помню, как я смотрела тогда на дверную ручку в березе. Помню, что «орех», еще невидимый снаружи, «орех» под мышкой у Терезы, уже был. Он никуда не торопился и созревал.
«Орех» рос, чтобы нас погубить. Погубить всякую любовь. Он был готов совершить предательство и не знал чувства вины. Он уничтожил нашу дружбу еще до того, как стал причиной смерти Терезы.
Приятель Терезы был на четыре года ее старше. Он учился в столице. Стал врачом.
К тому времени, когда врачи еще не подозревали, что «орех» оплетает паутиной Терезину грудь и легкие, но уже установили, что Терезе нельзя рожать, приятель-студент был вполне знающим, подготовленным медиком. «Я хочу иметь детей», — сказал он Терезе. Но это была лишь часть правды. Он бросил Терезу в беде, чтобы смерть не унесла ее из его жизни. К тому времени он знал о смерти достаточно.
Я была уже за пределами страны. Я жила в Германии, и угрозы капитана Пжеле убить меня приходили издалека, приняв вид телефонных звонков и писем. Письма были с шапкой — два скрещенных топора. В каждом письме я находила черный волос. Чей?
Я разглядывала эти письма так, словно могла там, между строк, обнаружить подосланного капитаном Пжеле убийцу, неотрывно глядевшего мне в глаза.
Зазвонил телефон. Я сняла трубку. Звонила Тереза.
— Пришли денег, я хочу приехать к тебе.
— А пустят?
— Думаю, да.
Вот и весь разговор.
И Тереза приехала. Я встречала ее на вокзале. Лицо Терезы было горячее, мои глаза мокрые. Там, на перроне, мне хотелось облапить сразу всю Терезу. Рук не хватило. Я увидела над головой Терезы крышу перрона и чуть не воспарила туда. Тяжеленный Терезин чемодан оттягивал руку, но я несла его словно воздушный шарик. Только в автобусе заметила, что от чемоданной ручки на ладони у меня отпечатались красные полосы. Я схватилась за поручень там, где за него держалась Тереза. Я погладила Терезины кольца. Тереза не смотрела в окно на город — только на меня, прямо в лицо. Мы смеялись, — казалось, это посмеивался ветер, залетавший в открытое окно.
На кухне Тереза сказала:
— Знаешь, кто меня сюда послал? Пжеле. Другой возможности поехать не было. — Она выпила стакан воды.
— Зачем ты явилась?
— Хотела тебя повидать.
— Что ты ему обещала?
— Ничего.
— Зачем ты здесь?
— Я хотела тебя повидать. — Она выпила еще стакан воды.
Я сказала:
— Кажется, я больше не хочу тебя знать. Пение у капитана Пжеле в сравнении с этим — пустяк. Я стояла перед ним голая, но это было меньшим унижением, чем то, что сделала со мной ты.
— Да ведь нет ничего плохого в том, что я хотела тебя увидеть, — сказала Тереза. — Наплету чего-нибудь Пжеле, такого, чего он не сможет использовать. Мы можем это обсудить, ты и я.
«Ты и я». Тереза не чувствовала, что «ты и я» уничтожены. Что «ты и я» теперь невозможно произнести. Что я не могла закрыть рот, потому что в горле колотилось сердце.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Сердце-зверь - Герта Мюллер», после закрытия браузера.