Читать книгу "Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж"

Она посмотрела на меня искоса, во взгляде мелькнуло раздражение, даже проблеск презрения. Мол, обещал же не заигрывать!

— У меня двое детей. Мальчики. Алларду семь, а Дэнни почти шесть.

Ее звали Донна Уолш. Кроме двоих сыновей у нее был муж, Уоррен. Он потерял работу на нефтяной вышке в Оклахоме и от безысходности подался в ВВС. Он учится на авиамеханика, так что после демобилизации будет при деле. Сейчас он в Германии, а она с мальчиками живет в дядином трейлере в Кварците.

Она влюбилась в Уоррена, когда училась в старших классах, и переспала с ним в ночь после выпускного бала — устала говорить ему «нет», когда хотелось сказать «да». Забеременела сразу, а в Оклахоме так заведено: если беременеешь, то автоматически выходишь замуж.

Уоррен уехал в Германию полгода назад, в апреле. У него годовой контракт, потом он должен будет отслужить еще год в Штатах, а после демобилизации получит должность механика реактивных самолетов в одной из крупных авиакомпаний. Уоррен с любыми машинами творит чудеса, заявила она, особенно по части двигателей. Ей хотелось, чтобы он оказался дома и починил их 55-й «форд»-пикап, из которого вытекло столько масла, что мотор перегорел. Ремонт обойдется в 200 долларов, но Джонни Палмер из «Тексако» сказал, что машина того не стоит. Ну да это неважно, потому что Уоррен присылал всего 150 долларов в месяц — на все про все. Техники-сержанты получают мало, но, по словам Уоррена, изучая механику, он обеспечивает будущее семьи.

Если рассудить, Уоррен хороший человек, сказала Донна, но когда женишься так рано и сразу появляются двое детей, на тебя ложится огромная ответственность. Вылетев с буровой, он стал слишком много пить, а когда пил, то поколачивал ее. Не то чтобы он часто ее бил, вовсе нет, ей не хотелось на него наговаривать. Это случилось всего три или четыре раза, да и то один раз она сама напросилась — наседала на него с требованиями найти работу, а ведь он и так пытался.

В другой раз вообще вышло глупо: она готовила ужин, а малыш Дэнни, которому тогда было только три, плакал не переставая; в тот вечер было жарко, под сорок, и Дэнни никак не унимался, а Уоррен выпил слишком много пива и стал орать на ребенка, чтобы тот заткнулся, и от его воплей Аллард тоже разревелся; Уоррен ударил Дэнни, да так сильно, что тот пролетел через всю кухню, и тогда Донна не раздумывая набросилась на него, схватив что под руку подвернулось (а это был пакет замороженной кукурузы), и раскроила ему левую бровь по всей длине — до сих пор шрам остался, — но он не издал ни звука, хотя кровь заливала ему лицо, он просто очень медленно поднялся, притиснул ее к холодильнику и принялся молотить кулаками в живот, по ребрам, в грудь, пока она не отключилась.

После того раза он неделю не появлялся дома. Ей в те дни порой было так больно дышать, что приходилось задерживать дыхание, пока не начинала кружиться голова. Ее только и хватало на то, чтобы приготовить мальчикам бутерброды с арахисовым маслом и повидлом. Она обзванивала родню Уоррена, его друзей, но никто его не видел. Когда он вернулся, то был бледен, под глазами синяки. На бровь пришлось наложить девять швов. Он был трезв как стекло и сожалел о произошедшем. Впервые в жизни она увидела, как он плачет. Она взяла с него слово, что он никогда больше не поднимет руку на детей.

Это был последний раз, когда он ее ударил, — конечно, не считая того дня, когда он наконец бросил поиски работы и завербовался в армию. Она спала, и вдруг услышала, как он налетел на стол и, пошатываясь, направился к их общей выдвижной кровати. Он навис над ней. Донна лежала на спине и смотрела на него снизу вверх, но сквозь не прикрытое занавесками окно в комнату проникало с крыльца так мало света, что его лицо оставалось в тени. Она уловила запах виски.

— Это ты во всем виновата, — тихо промолвил он.

Донна увидела, как он замахнулся, но не сдвинулась с места. Он ударил ее в живот, заставив согнуться пополам. Она не могла ни дышать, ни закричать, ни лягнуть его в ответ. Обездвиженная, перепуганная, она смотрела, как его кулак сжимается все плотнее — ей казалось, что кожа вот-вот лопнет и оттуда вылетят костяшки пальцев. Она думала, что ей конец. Из ее рта вырывались сдавленные звуки: так кричат, когда не хватает воздуха, чтобы закричать по-настоящему. Но он больше не бил ее. Он ударил самого себя в живот, туда же, куда ударил ее. А потом принялся лупить себя по лицу. Всхлипывая, она проползла по кровати, протянула руку и дотронулась до него. От ее прикосновения он замер. Кулак разжался, он наклонился и легонько провел ладонью по ее волосам, потом вдоль затылка, помассировал шею, пока она судорожно хватала ртом воздух. Все еще растирая ей шею, он медленно откинул простыню, а потом лег рядом с ней, обнял ее. Она была нагишом — он полностью одет. Они крепко, молча и долго прижимались друг другу. Донна сказала, это был момент наивысшей близости между ними; в ней пробудилось желание, и при этом она продолжала плакать. Она плотнее прижалась бедрами к его ногам и стала ерзать, но он то ли заснул, то ли потерял сознание.

Уоррен каждый месяц высылал ей деньги и одинаковые короткие письма. «Привет. Как у тебя дела? Я работаю на Б-52.[15]Очень занят. Парни, берегите маму». Один раз позвонил, в праздник, День независимости. В основном болтал с мальчишками — те пришли в такой восторг, что тараторили обо всем на свете. Когда она отобрала у них трубку, то даже не знала, что и сказать, поэтому промямлила, что они все по нему скучают. Она хотела рассказать, как сильно тоскует без него, но мальчишки галдели и висли на ней, а он был так далеко… До того звонка она писала ему каждую неделю. Теперь раз в две недели. Так трудно говорить о своих чувствах, когда не видишь друг друга.

Она рассказала мне все это, пока мы сидели в машине на обочине дороги, а потом ехали, и не останавливалась до самого Кварцита. Она говорила хрипло и монотонно, уставившись в одну точку на дороге, как будто описывала картинку, которую видела еще в детстве. Ей нужно было выговориться. Возможно, тебе не верится, что она могла вот так открыться первому встречному, да к тому же мужчине? Ну, скажу тебе, меня это тоже потрясло. Действительно потрясло. Я сидел с пульсировавшей в крови наркотой, не произнося ни слова, только слушал. Иногда с незнакомцем проще говорить начистоту. Ты знаешь, что никогда больше его не увидишь. Так безопаснее. Никаких обязательств, только сплошное слепое доверие.

Когда мы подъехали к Кварциту, я признался, что умираю с голоду, и предложил угостить ее обедом, если, конечно, она не спешит. Она сказала, что должна быть в трейлере к 4:30, когда вернутся с уроков мальчики. Обычно они приходили к трем, но сегодня младшие классы украшали школу к Хеллоуину.

Мы остановились возле «Джо Бургер Палас» и поели в машине. Несколько минут жевали наши бургеры в тишине (это была приятная тишина), а потом стали болтать о том, как живется в Кварците. Но обоим показалось, что этот треп обесценивает то, что произошло между нами, и после обмена несколькими ничего не значащими репликами она повернулась ко мне лицом и без всяких предисловий перешла к тому, что произошло сегодня утром. Она говорила, и голос ее постепенно набирал силу, однако при этом я нем явно сквозила усталость.